— Ах, да, — Изгой одарил ее ослепительной улыбкой. — Сам по себе ваш мир мне не интересен. Я изначально решил задержаться в Анборейе только ради Маритэ. Из-за Маритэ я и сейчас все еще озабочен судьбой довольно заурядного мирка, когда мог бы бродить по мирам куда более прекрасным и интересным.
— Ну так и бродил бы, — не удержавшись перебила Тэсса.
— Сначала мне нужно закончить дела здесь. А дело, собственно, одно. Как ты верно догадалась, моя маленькая, я планирую уничтожить твой мир. Хотя правильнее было бы сказать, что я лишь направляю процессы, позволяющие миру уничтожать себя самостоятельно.
Лотэсса с ужасом осознала правоту его слов. Действительно, в прошлый раз Изгой напрямую почти не вредил Анборейе, зато люди, обезумев, губили себе подобных. И сейчас, вновь пробудившись, Дэймор действовал схожим способом. Разжигая костры ненависти, войн, болезней, он с удовольствием наблюдал, как люди жгут друг друга в этом пламени.
— Ответ же на вопрос “почему” довольно очевиден, — продолжал Изгой. — И ты его знаешь.
— Из мести.
— Вот именно. Маритэ вечно носится со своей Анборейей, и нет вернее способа причинить ей боль, чем навредить ее бесценному миру.
— За что ты мстишь Маритэ? — тихо спросила Тэсс.
— Разве непонятно? — Дэймор пожал плечами. — Она предала меня и обрекла на вечные страдания. Неужели этого мало для желания обратить в прах ее маленький жалкий мирок?
— Но ведь ты начал вредить Анборейе еще до того, как Маритэ и Хранители заключили тебя в пустоте, — возразила она. — Собственно, они столь жестоко обошлись с тобой, именно защищая мир. А ведь тогда тебе еще не за что было мстить Маритэ, она не сделала тебе ничего дурного.
— Она отвергла мою любовь, — вместо ожидаемого гнева в его голосе слышалась грусть, а в синих глазах плеснулась боль. — И не говори мне, что такое деяние не стоит мести. Тебе не понять. Людская любовь слишком мало похожа на любовь Странников, чтобы вы могли судить нас.
— Хочешь сказать, что мы не умеем любить?
— Не умеете. Ваша любовь слаба, тускла и быстротечна. За жизнь вы можете сменить десятки “любовей”. В основе людской страсти по большей части лежат самолюбие и похоть.
— А Странники, конечно, любят иначе, — Тэсс и не думала скрывать сарказм. — Ваши чувства чисты, самоотверженны и неизменны. Исполненный величайшей любви к Маритэ, ты нашел самое уязвимое ее место с целью причинить любимой побольше боли. Куда уж нам, людям!
— Не стану утверждать, что любовь Странников безупречна и светла, но в отличие от людской она — вечна.
— Вечна? — изумилась Лотэсса.
— Удивлена? — невесело усмехнулся Дэймор. — Такой вот нелепый закон мироздания. Сродни тому, что один Странник не может убить другого. Уж не знаю, кто выдумывал эти законы, но, должно быть, он учитывал бесконечность нашего бытия, рассудив, что тяжело прожить вечность с разбитым сердцем.
— Тогда уж стоило придумать закон, хранящий вас от безответной любви, — она поймала себя на том, что опять сочувствует Дэймору и всем Странникам заодно. — Ведь полюбивший без взаимности так же будет мучиться вечно.
— Ты права, цветочек, — Изгой захватил прядь ее волос и пропустил между пальцев.
Лотэсса инстинктивно дернулась, отстраняясь. Однако Дэймор не выпустил локон, заставив Тэсс кривиться от боли и одаряя ее обворожительно-ехидной улыбкой. Изгой, что с него взять.
— Справедливости ради стоит признать, что Странникам не так уж часто приходится мучиться от неразделенной любви. Чаще всего притяжение взаимно. Однако, это уже не закон, а лишь закономерность. И нам с Маритэ довелось стать исключениями.
А ведь он не прав, подумала Тэсс. Удивительно, что ей известно то, чего не знает сам Изгой. На самом деле Дэймор с Маритэ не стали исключениями. Он был любим и, скорее всего, любим до сих пор. Вот только стоит ли ему об этом знать? И если стоит, то как донести это знание, не раскрывая знакомства с Маритэ. Не в силах решить, что делать, она задала совсем другой вопрос.
— Выходит, не так уж мало исключений. Добавь к ним Ольвэ и Крейна.
— Вряд ли Ольвэ и Крейн любили Маритэ.
— Ты считаешь, они притворялись? — недоверчиво спросила Тэсса. — Но зачем им это? Неужели ради фальшивых чувств они готовы были пожертвовать миром, давшим им приют?
— Не совсем так, цветочек, — Изгой продолжал накручивать ее пряди на палец. — Они вполне искренне пытались завоевать Маритэ, не давая при этом восхищению перерасти в любовь.
— Но разве такое возможно? Разве человек может повелевать любовью?
Лотэсса вспомнила себя и Валтора. Как долго и упорно она пряталась за ненависть, но любовь оказалась сильнее. И все, что она могла противопоставить этим чувствам — упорная ложь самой себе. Но не замечать любовь — совсем не то же самое, что управлять ею.