— Здорово! — просияла Маруша. — Тогда мы перестанем бояться и заживем счастливо. Ночь Звездопада — самая счастливая ночь! А что вы можете сказать про третью ночь? Меня уж сильно ею застращали.
Пузыри задрожали.
— Там Тот, Кто Сидит На Качелях, — простонал первый. — Он похож на Мертвую Луну, — содрогнулся второй. — Вряд ли он пропустит тебя в последнюю ночь, засомневался первый. — Весь мир — его владения, — попробовал пояснить второй. — Нет ни живых, ни мертвых, лишь ты, да он, — продолжил первый. — И сила за ним, — прошептал второй пузырь и лопнул от страха.
Первый тревожно заметался.
— Погоди, — взмолилась Маруша. — Я же еще ничего не знаю про вторую ночь. Что будет, если…
Но неожиданная ветка коварно пересекла путь оставшегося пузыря, и он тут же разделил судьбу своего братца.
4
Скоро дома почти перестали встречаться. А в тополиные стены, то и дело начали встревать темные еловые лапы. Когда зеленый туннель оборвался, солнце уже упокоилось за краем земли. Сияла ровным светом Венера, да вслед за ней, игольчато мерцая, проклевывались на еще светлом небе первые звездочки. Багровая полоса заката постепенно угасала, а небеса наливались синью. Справа завис желтый серп месяца. А если вглядеться, то проступала вся Луна, черный шар, почти незаметный на фоне ночи.
«Доберусь до Вирии и попрошу у птиц все, в чем отказал ворон, — эта мысль согревала продрогшую и усталую птичку. — Что не может дать мудрость, сотворит волшебство!»
Поросшими палой травой рытвинами далеко внизу простиралась земля. На севере в небо уходил ствол высоченной, ободранной с одной стороны сосны. Все больше становилось звезд. Мостом протянулся от края до края Млечный Путь. Было б здорово взобраться на него и скатиться за горизонт по звездным россыпям. Звезды сверкали и сверху, и по сторонам, и даже внизу, отражаясь в небольших озерцах. Словно драгоценные камни, переливались они холодным светом. Из зеленого туннеля угодила Маруша в туннель ночи.
«Где же она, Заоблачная Страна? — думала Маруша, неспешно взмахивая крыльями. — Какая она? И каким станет мир, когда воцарится над ним птичий бог? Увижу ли я его в той стране? И какой стану я, когда солнце вновь поднимется над землей?»
Путь птички лежал мимо толстого, прямого, как столб, ствола с тремя уходящими ввысь ветвями, каждая из которых могла бы сама назваться деревом. Между корнями кто-то горстками разбросал драгоценные камни. Светлячками садились на них феи, пробуждая в глубине кристаллов переливы радужного света. Его кусочки зеркальными бликами пробегали по стволу и ветвям, словно те были вылиты из отполированного железа. На ближней ветке сидела удивительная птица, которой от рождения до смерти не требовалась еда, ведь клюв ее составлял острый стальной монолит. И не могла она летать, потому что крыльями ей служили два изогнутых клинка. Охраняла птица путь, убивая тех, кто ей не приглянулся, хвостом — копьем, которым можно пронзить даже медведя. С опаской взглянула на нее Маруша, но владычица границ только холодно кивнула и отвернулась.
«Это же сама Кори! — засверкала счастливая догадка. — Скажу ей про Серебряного Птенца, и не надо лететь дальше!»
Дорога получилась короткой. Маруша решительно опустилась рядом с могучей птицей и выдала приветственную трель. Птица выгнулась и задумчиво почесала когтями левой ноги шею.
— Откуда ты свалилась на мою голову? — раздался вопрос.
— Откуда я свалилась?.. Господи! Со мной разговаривает МИФИЧЕСКАЯ ПТИЦА!
— Я спросила, как ты сюда попала?
— Ну… Просто летела в Заоблачную Страну, а потом заблудилась и оказалась здесь.
Маруша выжидательно уставилась на Кори, а та снова смотрела куда-то вдаль.
— А что я знаю, — выпалила Маруша.
Завлекательная фразочка не произвела на Кори никакого впечатления.
— Тебя ведь Кори зовут, да? — заискивающе произнесла Маруша преданно заглядывая в черные жемчужины глаз.
Птица коротко кивнула.
— А как таким клювом ты кормишь своих птенчиков? — не сдавалась Маруша, наводя птицу на приятные воспоминания.
— У меня нет птенчиков, — голос птицы гудел, как ветер в трубе большого диаметра. Звуки рождались в груди птицы и доносились оттуда, как гул колокола, не в силах выбраться наружу.
— Ну а если родятся? — зашла Маруша по линии будущего. — Птенчики такие хорошие, такие пушистые, мягкие…
— У меня не будет птенцов, — холодно ответила птица.
Разговор не складывался. Птица, которая не радуется мысли о своих детях, вряд ли заскачет от счастья, узнав о Серебряном Птенце.
— А что ты слышала о птицах из серебра? — спросила Маруша. — Я бы хотела заполучить хохолок из серебряных перьев. И вот тут по крылышкам серебряные ободки были бы к месту. А уж от серебряного хвоста я была бы в полном восторге!
— У меня клюв из стали, — бесстрастно сказала Кори.
Маруша увидела зеркальце, подскочила к нему и залюбовалась собой при мысли о сверкающем серебряном оперении. Зеркало не отражало Марушу. Ни сереброкрылую, ни даже в обычном воробьином облике. В нем колыхался голубоватый туман.
— И крылья. Ужас, какие острые, — добавила Кори после паузы.
— Я бы тоже от таких не отказалась, — доверительно призналась Маруша. Летать, наверное, трудно, зато кто сунется, ты его ножичком по горлу, и делу конец.
— А мне не надо летать, — сказала Кори тем же бесстрастным тоном.
— Ты, правда, из Заоблачной Страны? — поинтересовалась Маруша.
— Нет, — качнула головой Кори. — И не была там никогда, — добавила она, словно предчувствуя следующий вопрос.
— Я тоже, — вздохнула Маруша. — А вот бы взглянуть на нее. Одним бы глазочком…
— Угу, — прогудела птица.
Скачком она переместилась к Маруше и шумно дохнула на зеркало. Пар, вырвавшийся из ноздрей, окутал стекло, а потом необъяснимо просочился по ту сторону, где смешался со странным туманом. И сразу пелена рассеялась.
В зеркальце отражалась не Маруша и даже не грозная птица Кори.
За холодным стеклом, как за окном, сверкал лазоревый кусочек неба. Ярко сияло солнце. Даже сквозь стекло Маруша чувствовала тепло его лучей. А пуховые комки желтых облаков только подчеркивали неизмеримую глубину небесной бездны. Величаво плыли облака. Гордо следовали они, ведомые ветрами. Виделись они Маруше загадочными птицами. Словно за Вирией находилась следующая, еще более далекая страна, которую заселяли птицы, про которых никто не знал. Словно отражения птичьих богов, словно величавые тени, словно мечты великих птиц прошлого, выставленные на всеобщее обозрение. Мечты, принявшие удивительные образы, каждый из которых таил загадку. И разгадав ее, поняв, что же значило это облако, можно получить право на еще один взмах крыла, уносящий в неведомую бесконечность.
Потом изображение поехало, замелькали верхушки деревьев, и перед взором маленькой птички предстал изумрудный лес. Над лесом распростерлись ветви чудесных деревьев, каких не встретишь больше нигде. Ближе остальных к Маруше росло яшмовое дерево. С его ветвями сплетались ветки дерева бирюзового. Сквозь их листву сверкали шарики плодов дерева жемчуга. Глубиной синевы поражало нефритовое дерево. А выше всех взметнулось дерево бессмертия, плодами которого кормится алая птица без имени, сеющая по девять колосков.
Огненным орлом парила над лесом Птица Грома — Гаруда, высматривала с вышины своих вечных врагов — род змеиный, бесшумно скользящий на выручку плененному вожаку. Срывались с золотых лап ветвистые молнии, а громовой раскат вещал славу Гаруде и смерть еще одному врагу.
Лебединым клювом Хамса тревожил гладь озера Алуэ, на дне которого сверкала огненная искра. Степенно набрав жидкость, одним взмахом острого языка рассекал он ее на воду и молоко. Воду глотал, утоляя вечную жажду, а молоко бережно сцеживал в покрытый узорной резьбой золотой кувшин с длинным и узким горлом.