Он стянул с нее джинсы и трусики, и на какой-то головокружительный миг Ноэль представила себе жесткий, быстрый секс, Джаспера, прижимающего ее к стене и вонзающегося в нее.
Джаспер никогда не торопился.
Она ударилась спиной о кровать, и он наклонился, чтобы снять с нее туфли.
— О чем думаешь?
— Ну, я жалею, что не взяла с собой новые украшения…
Он сдернул с нее джинсы и трусики и бросил их на пол.
— Тебе не нужны украшения. Я хочу тебя такой. Чернила и кожа.
Ноэль приподнялась на кровати, прижимаясь к нему, когда он навис над ней. Джас заслонил собой комнату, его широкие плечи закрывали ей обзор.
— Так вот что ты хочешь, чтобы я надела на следующую вечеринку Далласа? Наручники и чернила?
— Посмотрим. — Он затянул кожаную ленту на одном бедре, потом на другом и подождал, пока она протянет руки.
Такой серьезный. Прикусив нижнюю губу, чтобы скрыть улыбку, Ноэль подала ему руки, наслаждаясь мягким скольжением бархата, пока он застегивал манжеты.
— Теперь ты никуда не денешься. — Джаспер провел кончиком пальца по ее бедру, потом переплел свои пальцы с ее и поднял ее руки.
Движение раздвинуло ее ноги. Широко.
Ноэль судорожно вздохнула и невольно напряглась, когда его взгляд скользнул по ее телу. Она трепетала от ощущения уязвимости и бесстыдности происходящего.
— Я не против.
Ее бедра задрожали. Джас наклонил голову, его борода защекотала ее, когда он начал целовать ее. Медленно, горячо… жар его языка и прикосновение бороды. Она попыталась сжать бедра и заворчала, когда цепочка не пустила.
— Джас…
Не обращая внимания на мольбу, он лизнул ее бедро.
— Ты такая влажная.
— Конечно. — Ноэль проглотила еще один стон. Может быть, если она будет умолять его всеми этими грязными словами, он прекратит пытку и прикоснется к ней. — Я уже влажная. Пожалуйста, можно мне твой язык в моей киске?
— Нет. — Он широко развел ее ноги и обвел кончиком языка клитор.
Удовольствие пробежало по ее спине, приподняв бедра, когда она закричала.
— Это только начало, — прошептал он, затем начал исследовать ее киску языком, прослеживая каждую складку, медленно и решительно.
Уже через несколько минут Ноэль задыхалась, беспокойно дергая манжеты, пока он вел ее к болезненному, сладкому возбуждению.
Но не через край. Она подняла голову и потерялась в зрелище Джаспера, склонившегося над ней, его пальцы раздвинули ее, открывая для прикосновения его языка.
Как сильно. Застонав, она откинула голову на кровать.
— Как же я отплачу тебе, если ты не позволяешь мне быть плохой?
Джаспер рассмеялся и повернул голову. Укусил ее за бедро.
— Это и есть цена. Ты будешь на грани, Ноэль, так долго, как я захочу.
Она попыталась сомкнуть ноги, но сумела лишь упереться коленями в его плечи.
— Боже.
Снова, на этот раз глубже, его язык проник в нее, прежде чем снова коснуться клитора. Она могла бы кончить, если бы он продолжал давить чуть сильнее, но он отступил, когда она начала напрягаться, отступая только для того, чтобы снова начать медленное исследование.
И еще.
В третий раз, когда его язык оторвался от ее клитора как раз перед тем, как ее охватила разрядка, Ноэль начала умолять. Чувствуя одновременно пульсирующую, раздражающую боль и наслаждение, она едва понимала, что бормочет:
— Пожалуйста, позволь мне кончить. Я сделаю все, что угодно, если ты только…
Джаспер перевернул ее на живот, прижав щекой к одеялу; щелчок пряжки и звук скольжения кожи прорвались сквозь лихорадочный туман крови, стучащей в ушах. Один вдох, два — а затем его ремень ударил ее по ягодицам, утопив удовольствие в боли.
Ее тело выгнулось от внезапного шока. Это было больнее, чем рука или хлыст, и Ноэль судорожно втянула воздух, но тут же застонала, когда ремень ударил ее снова, обжигая полосой огня ягодицы. Это было как татуировки — острая боль, которая превращалась во что-то еще, во что-то горячее, что заставило ее извиваться.
После третьего удара все было как в тумане. Четвертый заставил ее вскрикнуть. Еще один мучительный шлепок по коже, и пульсация крови в ушах усилилась. Она пульсировала, содрогалась, напрягалась, сжималась, и это нарастало так неумолимо, что она могла только стонать, когда жар пронзал ее, и сладкое облегчение оргазма было таким сильным, что ей пришлось заглушить свои крики одеялами.