Коммуны. Слово заставило ее разум окончательно покинуть спасительную тьму. Коммунами называли жуткие места, где фермеры жили примитивной жизнью рабов. Ни электричества, ни водопровода, только каторжный труд от зари до зари и бесконечные роды для женщин, которые, в конце концов, от них и умирали. Отец пугал ее тем, что отправит туда, и делал это достаточно часто, чтобы при одном только упоминании коммун у Ноэль захватывало дух.
— Нет, — прошептала она, ее голос сорвался. — Только не коммуны.
Женская рука скользнула ей на затылок.
— Вот, сядь и выпей это.
Холодная вода смочила губы, но смутные воспоминания о напитке, помутившем разум, заставили Ноэль замереть. Но она была просто иссушена жаждой… и беспомощна. Она потеряла все, а эта женщина помогала ей… И Ноэль разжала губы и, сделав большой глоток, поблагодарила.
— Спасибо.
— Конечно, милая.
Мужчина резко и шумно выдохнул.
— Лекс…
— Забудь об этом. — Женщина снова поднесла чашку к губам Ноэль. — Пусть Даллас разбирается. Он человек ответственный, не так ли?
— Я уже позвал его.
— Хорошо. — Лекс отставила чашку и щелкнула пальцами перед лицом Ноэль. — Сколько пальцев?
Ноэль моргнула и сосредоточилась на пальцах женщины.
— Я не ранена, просто растеряна. Где я?
— Четвертый Сектор. «Разбитый Круг».
Она слышала об этом. А кто не слышал? «Разбитый круг» — средоточие греха, клуб, о котором ее друзья говорили только шепотом — потому что никто не был достаточно смелым, чтобы открыто навещать Сектора. Массовые аресты напившихся тамошнего вина были достаточным основанием не делать этого.
— Вино О’Кейна, — прошептала она, вспоминая черно-белые этикетки бутылок. — Значит, вот, где его делают.
Но как она оказалась здесь?
— Не совсем здесь, но склады находятся поблизости. — Женщина протянула руку. — Я Лекс.
— Ноэль. — Рука Лекс была мягкой, но сильной.
Женщина показалась ей суровой, даже прежде чем Ноэль смогла с трудом сесть и разглядеть ее целиком. Кожаные сапоги на шпильках и обтягивающий наряд — откровенный, в Эдеме такой можно было купить только на черном рынке. Ноэль никогда не видела настолько обнаженной женщины — неприлично обнаженной, но не стыдящейся своей наготы.
Лекс изогнула бровь.
— Понимаешь, что я имею в виду, Джас? Она смотрит на меня, будто у меня две головы.
Мужчина нахмурился — выражение лица, которое казалось для него привычным, если не постоянным.
— Она из города.
Теперь, когда она была в вертикальном положении, Ноэль смогла разглядеть и его. Он словно заполнил комнату своим присутствием, казалось, из-за него она даже стала меньше. Его одежда была такой же странной, как и у Лекс — сшитая из денима и кожи и усеянная серебряными и стальными пряжками. Его предплечья были покрыты вязью татуировок, их темные линии вернули ей разрозненные воспоминания.
Каменное лицо охранника, вышвырнувшего ее за городские ворота.
Наркотик в напитке и мужчину, который преследовал ее.
И подхватившие ее руки.
Ноэль уставилась на него.
— Ты спас меня.
Его глаза расширились в легкой панике.
— Хм, нет. Ты просто свалилась мне в руки.
Но он поймал ее. Он не оставил ее на улице, на растерзание гиенам, шныряющим меж Секторов. Он не причинил ей вреда. А паника в его взгляде заинтриговала ее — словно он не ожидал от нее воспоминаний, словно думал использовать ситуацию иначе. Превратить ее благодарность в обязанность, чтобы она почувствовала себя в долгу. Она почти предположила, что так и будет.
Но мужчина не сделал ничего подобного. Он просто поступил по совести, ничего не требуя взамен.
— Спасибо, что поймал меня.
Лекс закрыла лицо руками и пробормотала что-то себе под нос.
Дверь открылась и хлопнула достаточно сильно, чтобы сердце Ноэль подскочило. В комнату шагнул мужчина чуть старше Джаса на вид, одетый в кожаный жилет, оставляющий обнаженными татуированные руки. Он уставился на ее спасителя раздраженным взглядом.
— Джаспер, ты заноза в моей заднице.
Тот поднялся.
— Да ладно, Даллас. Ты бы сделал то же самое.
— Даст Бог, мы никогда не узнаем. — Он ткнул пальцем в Ноэль, и этот жест был одновременно угрожающим и полным досады. — Три вопроса. Тебе стоит честно ответить на них, или я вышвырну тебя на улицу.
На улице ей не особенно везло. Ноэль сплела пальцы, чтобы скрыть дрожь.
— Отвечу честно, — пообещала она.
— Хорошо. — Он начал отсчет, загибая пальцы. Первый. — Твой отец — говноед Эдвин Каннингэм?