Вильнув, проселок выбрался, наконец, из леса и круто свернул направо вдоль опушки. Пятьдесят пять лошадиных сил шестицилиндрового мотора натужно взревели, поскольку дорога ощутимо стала забирать вверх. Слева метрах в пятидесяти виднелся обрыв, за которым начиналась Балтийское море, а впереди, на вершине холма, появилась темная громада древнего рыцарского замка.
— Неслабо, — подал голос Романов. — Интересно, сколько ему лет.
— Не больше шестисот, — ответил Ирмантас Мартинович. — Тевтонский Орден начал предпринимать попытки утвердиться на этих землях после тысяча двести восемьдесят третьего года, это в хрониках зафиксировано. Вообще, Конрад Мазовецкий пригласил рыцарей еще в двадцать шестом году. Но до восемьдесят третьего года они воевали с пруссами, на том берегу Немана. С другой стороны, вряд ли сильно меньше, поскольку, после вторжения крестоносцев в Жемайтию, им здесь очень нужны были опорные пункты.
Он не боялся рассказывать эти подробности матросам: об увлечении капитана третьего ранга историей было хорошо известно его сослуживцам, в том числе и тем, чей долг состоял в каждодневном поиске скрытых врагов. Конечно, Гаяускас отлично знал, что поиск врагов настоящих очень часто подменялся фабрикацией обвинений против ни в чем не виноватых, и в этом плане он представлял из себя довольно соблазнительную мишень. Однако, его умение не выпадать из общей массы по основным показателям и хорошее отношение со стороны командования Флотом (в последнем случае не обошлось без легкого, совсем легкого, магического вмешательства) ограждали его от неожиданного ареста довольно надежно (насколько вообще мог чувствовать себя надежно защищенным человек в Союзе Советских Социалистических Республик в сороковых годах двадцатого века) и позволяли ему даже мелкие чудачества типа увлечения историей. В конце концов, плохо ли, когда есть под рукой офицер, способный на довольно приличном немецком (сколько сил ему стоило превратить свой почти родной немецкий в довольно приличный — это отдельная тема) разъяснить пленному летчику, что Прибалтика никогда исконно немецкой землей не была, а немецкие пролетарии еще в 1534 году основали в городе Мюнстере коммуну и были разгромлены наемниками феодальной реакции только потому, что не владели всепобеждающим учением Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина и позволили одурманить себя религиозными предрассудками.
Конечно, ни Витьке Шалману, ни Роману и Николаю не могло прийти в голову, что, кроме увлечения древними временами, есть еще одна причина для знания их командира истории замка Лорингер. Тот, кто был известен им под именем Ирмантаса Мартиновича Гаяускаса, когда-то звался Густавом Альбертовичем фон Лорингером и был наследником хозяина этого замка. Впрочем, в последний раз он видел замок более тридцати лет назад, летом четырнадцатого, когда мама, как обычно, вывезла их с братом на отдых в родовое имение. В августе началась война, Лифляндия была оккупирована войсками кайзера, а в марте семнадцатого отца убили революционные солдаты, и одиннадцатилетнему Густаву пришлось принять на себя бремя Хранителя. Ради будущего пришлось забыть о прошлом, в вихре революционных дней юный Густав куда-то бесследно исчез, а в Кронштадской школе юнг появился племянник революционного матроса Ивара Липниекса Ирмантас Гаяускас.
Потом, повзрослев, он трижды пробирался в подземелья замка, где хранились тайны логров, оказавшегося на территории иного государства — независимой Литовской республики. Уезжал из Ленинграда якобы отдыхать на неделю в карельские леса, сам же, меняя внешность под магической личиной, тайными тропами, лесами, пробирался в окрестности замка, отыскивал дальние входы в подземелья, и там уже добирался до сокрытых в глубине тайных комнат, заполненных свитками и фолиантами с древними знаниями. Из предосторожности, он ничего не забирал с собой в Ленинград, но проводил два-три дня в тайниках, почти без еды и сна, только читая и впитывая логрские премудрости. К счастью, изрядная часть магии дэргов держалась не на заклинаниях, а была неотъемлемой частью их сущности, поэтому, не имея возможности толком изучать магию, Ирмантас все же мог многое.
Подниматься на поверхность, и даже выйти в подвалы замка он тогда не рисковал, поэтому замка в те разы он не видел. Не появлялся он в этих краях и в сороковом, поскольку окрестности Клайпеды тогда были частью Третьего Рейха, к тому же, просто переполненной войсками. И вот теперь родовое гнездо с каждой секундой приближалось, он чувствовал волнение, трепет, но не мог подать и виду, чтобы не возбудить подозрений.
"Опель", наконец, преодолел дорогу и въехал на мост перед надвратной башней. Когда-то мост здесь был подъемным, но еще задолго до рождения Ирмантаса Мартиновича его заменили на обыкновенный, решетку убрали, добавив, правда, крепкие двухстворчатые ворота. Теперь, видимо в ходе боев, ворота исчезли, путь автомобилю преграждал легкий шлагбаум в красно-белую полоску, перед которым стоял часовой в плащ-палатке с автоматом ППШ на груди. Шалман затормозил, Гаяускас опустил окно, приготовив документы.
— Младший сержант Егоров! — отдал честь подошедший к дверце часовой.
— Капитан третьего ранга Гаяускас, — Ирмантас Мартинович протянул удостоверение. — Подполковник Мальцев должен быть предупрежден о нашем прибытии.