— Пора тебе, воевода, — обратился он к контр-адмиралу. — Если хочешь, я тебя провожу.
— Спасибо, князь, — ответил Ирмантас Мартинович, поднимаясь с земли. — И, если можно, пригляди за внуком.
Он коротко кивнул в сторону Балиса.
Глаза таинственного князя и капитана морской пехоты на мгновение встретились, и Балис почувствовал, что ему физически тяжело выдержать этот взгляд.
— Пригляжу, да и без меня есть, кому приглядеть, — произнёс старик и на этом сон кончился.
Потом ему снилось что-то ещё, как обычно, с пробуждением испарившееся из памяти. А вот удивительный разговор на речном берегу засел там на удивление прочно.
Правда, утром Балис не придал сновидениям никакого значения: к вещим снам, как и к сеансам Кашпировского и Чумака, слухам об инопланетянах и снежном человеке, рассказам о Бермудском треугольнике и другим подобным байкам, он относился с большой долей скептицизма. Хотя, было дело, однажды по молодости и по пьяни как-то вместе с однокурсниками пару часов в ночном карпатском лесу ловил какого-то чугастра или чугайстра. В общем, тамошнего йети. Разумеется, никого не поймали, но было весело.
Но в полдень позвонила получившая телеграмму Рита. А теперь вот из рассказа отца он узнал о соседке, которая последняя говорила с дедом. Это все совпадения?
Размышления прервались приездом к дому, где контр-адмирал в отставке, Герой Советского Союза Ирмантас Мартинович Гаяускас закончил свою жизнь. Здесь Балис ни разу не был: дед перебрался на новую квартиру всего пару лет назад. Балис все так же "на автопилоте" помог выйти из потрепанных отцовских «Жигулей» матери и супруге. Мысли витали где-то далеко, в голове никак не укладывались последние события, он не понимал, что происходит и раздражался. Если бы смерть деда не окружала такая таинственность, то ему бы было гораздо легче все это пережить.
Двухкомнатная квартира оказалась заполнена людьми, добрая половина которых была Балису незнакома: дедовы друзья из общества ветеранов войны. Другую половину составляли родственники. Четкое разделение на эти две группы сразу бросалось в глаза: разговоры велись только "в своем кругу" и подчёркнуто "на своём языке". Наверное, только такое неординарное событие, как смерть отставного контр-адмирала, и могло в эту зиму собрать вместе в раздираемом политикой Вильнюсе столь контрастное общество.
— Деда сюда привезут? — поинтересовался Балис у отца, после того как закончились непременные в таких случаях объятия и соболезнования.
— Нет, из морга — сразу на кладбище, — он глянул на часы. — Через полчаса должен подойти автобус.
У Балиса уже созрело решение, что он сейчас сделает. Рита включилась в хлопоты на кухне, Кристине что-то горячо втолковывал девятилетний двоюродный брат Андрюс.
— Слушай, а соседка эта, про которую ты в аэропорту рассказывал, в какой квартире живет?
— В сорок шестой, этажом ниже.
— Я зайду к ней…
Пройдя мимо куривших на лестничной клетке тройки отставных полковников, одобрительными взглядами окинувших его китель, он спустился по лестнице на этаж и нашел обитую светлым дерматином дверь с небольшой медной табличкой, на которой были выгравированы цифры четыре и шесть. Нажал на маленькую круглую кнопку звонка, из-за двери раздалась птичья трель. Он подождал минуту, но больше ничего не услышал. На всякий случай нажал белую кнопку еще раз.
— Сейчас! — слабо донеслось из-за двери. Затем шаркающие старушечьи шаги, и уже громче. — Кто там?
Говорила соседка на литовском.
— Простите, я внук Ирмантаса Мартиновича Гаяускаса, — так же по-литовски ответил Балис.
Щелкнули замки, дверь приоткрылась. Хозяйка квартиры какое-то мгновение смотрела на Балиса снизу вверх, потом, сняв цепочку, предложила:
— Проходите.
— Спасибо… Извините, не знаю, как Вас зовут…
— Элеонора Жвингилене.
— Простите, а по имени-отчеству?
Старушка поглядела на Балиса очень недовольно, но ответила:
— Элеонора Андрюсовна.
— Очень приятно, а я — Балис Валдисович Гаяускас.
— Да, да… Ирмантас рассказывал мне о Вас… Знаете, он называл Вас каким-то прозвищем, говорил, что привык в детстве.
Балис почувствовал, что в нем снова нарастает раздражение. Это слишком напоминало неумную детскую игру в разведку. В другое время он бы просто посмеялся над такой неуклюжей проверкой, но сейчас смеяться не хотелось: дед-то умер по-настоящему. Так кому нужны эти дурацкие игры? Впрочем, недовольству своему Балис хода не дал и ответил как можно естественнее:
— Наверное, он называл меня Биноклем. У меня с детства очень острое зрение.
— Именно так. Пройдите, пожалуйста, в комнату.
Балису почему-то бросился в глаза контраст между обстановкой в жилищах деда и его соседки. Вроде один, дом, две серийных двухкомнатных квартиры, но как они не похожи друг на друга. А, с другой стороны, ведь это совершенно естественно: разные хозяева — разные интерьеры. Вместо современных серийных шкафов и гардероба, мебель у Элеоноры Андрюсовны была старинная, наверное, начала века, а может и постарше. Мягкий стул, на который усадила Балиса заботливая старушка, заскрипел так жалобно, что не осталось сомнений: времена Президента Сметоны он помнил не хуже своей хозяйки. А то, что её мучила ностальгия по независимой Литовской Республике, понять было нетрудно, даже если бы в углу комнаты у комода не лежало несколько нераспечатанных пачек газет: старушка слишком уж демонстративно не использовала в разговоре отчества, давая понять, какие правила в этом доме. Газеты же на первый взгляд выглядели здесь совершенно неуместно: двигалась Элеонора Андрюсовна медленно, с большим трудом, тяжело опираясь на красивую лакированную палку, и распространением прессы заниматься никак не могла. Но, с учётом происходящего в стране, сразу напрашивалась мысль, что, скорее всего, её квартира использовалась в качестве небольшого склада. И действительно, присмотревшись к пачкам, капитан констатировал, что хранимая пресса имеет вполне определённое направление. В основном там лежали хорошо известные ему "Московские новости" и «Атмода» — на русском и на латышском. Попадалось и то, о чём он никогда не слышал: «Аримай» — явно местное издание, на литовском языке и, почему-то, «Куранты» со знаменитыми на весь мир часами Спасской башни Московского Кремля на первой странице. Что ж, Балису ли не знать, что большая часть литовской интеллигенции спит и видит Литву вне СССР. А гражданка Жвингилене, несомненно, была интеллигенткой, к тому же "старой закалки" — её молодость пришлась как раз на годы Литовской Республики. Выглядела старушка где-то на восемьдесят, может, чуть поменьше, значит, родилась еще в Российской Империи, раннее детство пришлось на Первую Мировую и Гражданскую войны, ну а потом — независимость, сороковой, фашистская оккупация и окончательный приход Советской власти. В этот момент Балису пришлось прервать свои размышления: хозяйка закончила поиски в комоде и выложила на стол кортик, перстень и толстый конверт.