Выбрать главу

— Еще раньше он спас моего старшего брата Вайшвилкаса, — продолжал князь…

Петр знал и эту историю — отец не раз ему рассказывал, как на его пути неожиданно встретился таинственный монах, преследуемый конными воинами. Отец и не думал, что эта встреча определит его жизнь: помог он добраться спасенному им иноку до Воруты, а тот возьми да и окажись старшим сыном Великого князя Литовского. Замолвил Вайшвилкас за своего спасителя словечко отцу — так и осел Гай из Ноттингема в дружине славного Миндовга. Позднее стал охранником его младшего сына Довмонта, ныне — князя Тимофея Полоцкого, что лежал сейчас перед Петром.

— Ныне же я отдаю малую часть долга отцу, предостерегая сына. Знаю, что страждешь ты от разлуки с братом своим, Томасом. Но предостерегаю: не пытайся склонить его к измене Трайдянису. Разные у вас пути и не сойтись им сейчас. Ежели будет угодно Богу, то когда-нибудь всё снова вернется в руки одного хранителя. Но пока это невозможно. Не будет благословенно дело, на измене построенное. Верю я в твою честность перед Псковом, должен и Томас быть верен Кернаве. Не искушай его, Петр. Мир полон соблазнов, но горе тому человеку, через которого соблазн входит в мир. Моли Господа, чтобы не искушал тебя этот грех.

Довмонт зашелся в кашле.

— Княже… — в смятении вымолвил Петр.

— Ступай, — тихо, но твердо прервал его князь. — Я всё сказал. Боле помочь тебе я не властен, один лишь Бог…

— Прощай, княже, — вымолвил дружинник, покидая опочивальню.

Слабая рука князя Довмонта, во Святом Крещении Тимофея, Псковского перекрестила закрывшуюся дверь.

— Господь простит…

ВИЛЬНЮС. 13 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.

Северный городок. 23.55 Боевая тревога!

На плацу пахло талым снегом и соляркой.

Сергей говорил правду: подполковник Асхадов был предельно требовательным, но зато и боевая подготовка его части оказалась на высшем уровне. Семь самоходок в считанные минуты вырулили на исходные позиции и теперь стояли в полной готовности двинутся в город. Немного в стороне Клоков что-то резко объяснял рыхлому растерянному майору, Балис предположил, что это тот самый замполит полка — майор Флягин, о котором он успел краем уха услышать, пока разговаривал с Ритой. На него оставляли командование остающимися в расположении части — лишь бы не брать с собой в город.

Перекрывая шум моторов, из-за угла донесся топот. Балис прикинул, что к ним бежит не меньше пары взводов. В следующий миг его догадка подтвердилась: на плац высыпали спецназовцы. В бронежилетах поверх пятнистых комбинезонов и круглых шлемах с поднятыми триплексами, они быстро и четко строились напротив машин. Бежавший первым командир спецназовцев уверенно двинулся к Асхадову и Гаяускасу. Метра за четыре перешел с бега на строевой шаг, отдал честь.

— Товарищ подполковник. Сводный отряд специального назначения по приказу заместителя министра обороны Советского Союза на пункт сбора прибыл. К выполнению приказа готовы. Докладывал командир отряда майор Хрусталев.

Хрусталев так Хрусталев, подумал Балис. Хотя четыре месяца назад был ты майором Карповцевым и спецназ твой подчинялся не Министерству Обороны, а Комитету Государственной Безопасности. Только сейчас об этом никто ничего не скажет: ни узнавший Хрусталева-Карповцева капитан Гаяускас, ни узнавший, конечно, морпеха спецназовец.

— Командир полка самоходных артиллерийских установок подполковник Асхадов. Начальник штаба полка майор Клоков. Помощник командира полка капитан Гаяускас, прикомандирован из морской пехоты. Товарищи офицеры!

Серега молодец, успел подбежать. А замполит так и остался где-то там, ртом воздух ловить от удивления. Да, только такого вояки рядом в боевой обстановке и не хватает.

— Так, майор, размещаете ваших ребят на броне, и движемся к телецентру. Подходим, вы слезаете и выполняете приказ, мы стоим на площади и ждем приказаний командующего операцией. Всё верно?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Я буду в последней машине. Майор Клоков — в головной. Вы где разместитесь?

— На броне второй.

— Хорошо, вторая от нас, бортовой номер сто девяносто шесть. Капитан Гаяускас, ваше место во второй машине, командир экипажа — старший лейтенант Гордеев. Обеспечите связь с майором Хрусталевым.

— Есть.

— Сверим часы. На моих двадцать три пятьдесят семь.

— Есть двадцать три пятьдесят семь.

— Всё, по местам.

Боевая тревога. Это очень редкое событие. Немало людей прослужили в армии и ни разу не услышали такой команды. Но сейчас не вскрывались сейфы с оперативными планами. Только три грузовика с солдатами комендантской роты, десяток танков и семь САУ с абсолютно противоуставным десантом на броне покинули городок. Только — или всего?

Чтобы выпустить даже эти машины, потребовалась огромная работа. В соответствии с приказом, танки и «Акации» шли, имея только холостые выстрелы для пушек. В соответствии с приказом, от обычных экипажей остались только механики-водители и заряжающие. На остальных местах работали офицеры. Наконец, через несколько минут после выезда из городка, колонна остановилась, чтобы принять на броню еще бойцов Вильнюсского ОМОНа.

Все это ни с чем не вязалось. Не случайно распоряжения отдавались так, что было ясно — те, кто их отдавал, действуют всерьез. Чтобы написать на листе из блокнота "В нарушении статей таких-то Полевого Устава, в связи с боевой необходимостью, ПРИКАЗЫВАЮ" нужна особая смелость. Никак не меньшая, чем у тех, кто шел на тараны и кидался на амбразуры. Приказы были отданы теми, кто имел на это право. И поэтому через полчаса мощные танки и еще более вальяжные «Акации» подошли к телебашне.

Их ждали не тут, их ожидали у Парламента. И поэтому те, кто уже третьи сутки митинговал у телецентра, опешили, растерялись. А бронированные машины развернулись в полукольцо, и спецназовцы и омоновцы сыпались с них, устремляясь к входу в телецентр. Выпрыгнувшие из грузовиков бойцы комендантской роты бежали вслед, пытаясь образовать живую стену и оттеснить митингующих с площади перед телецентром.

Сидящий внутри «своей» САУ (правой рукой прижимая к уху шлемофон с наушником, в левой зажата рация от Хрусталева — у спецназа для внутренних переговоров своя частота), Балис облегченно вздохнул. Главное — без крови. Не как в Тбилиси (хотя там было совсем не так, как Собчак по телевизору распинался, но люди-то погибли по-настоящему).

— Все хорошо, — услышал он в шлемофоне чей-то уверенный голос. — Пугните их.

АСТРА!

Будто стекла посыпались на брусчатку. И тотчас же эфир запомнился перекрывающими друг друга криками и матюгами. В триплекс Балис увидал, что на площади началась паника.

— Черный, что там творится? — донесся из спецназовской рации голос Хрусталева. — Почему стрельба боевыми…?

В конце фразы майор добавил несколько крепких словечек, и на то была причина: действительно, выстрелы. Редкие. Непривычные. Ничего себе! Откуда ему знать, что твориться. Он вжался в триплекс.

Судя по звуку, стреляли чем-то винтовочного калибра, но непривычно громко. Несколько человек — это Гаяускас заметил — лежали на камнях. В разных концах площади, залитой лучами прожекторов.

А один из последних спецназовцев, спрыгнувший с их САУ и бежавший к проходной телецентра, упал. Плохо упал — с поворотом. Вскочил. Броник выручил. Хотя… Почему тогда кровь?

— Второй, четвертый, пятый, шестой и восьмой — к первому в гнездо. Как поняли? Прием! — это уже на общей волне, перекрывая общую ругань. И тут же снова Хрусталев: — Черный, приготовиться, иду к тебе, встречай.

Балис в триплекс наблюдал, как из дверей телецентра появилась фигура в камуфляже и перебежками и перекатами стала приближаться к его САУ. Майор работал так, словно оказался в серьезном уличном бою, но Балис его понимал: лучше перестраховаться, чем словить шальную пулю. Когда Хрусталев поравнялся с «Акацией», Гаяускас отдал шлем сержанту-водителю и выпрыгнул из люка. Следом за спецназовцем где бегом, где перекатом они добрались до дверей выходившей на площадь парикмахерской.