— Чем ты мне хочешь помочь, Слава? Рита и Кристина мертвы, ты не можешь их воскресить… Месть? Ты думаешь, мне будет легче оттого, что этот мерзавец сядет в тюрьму или даже получит пулю в затылок?
— Я думаю, что тебе будет легче, если ты будешь твердо знать, что эти сволочи больше не дотянуться еще до чьих-то жен и детей. Не только тот, кто сбил Риту, но и те, кто его послали.
— А ты понимаешь, на кого хочешь поднять руку?
— Нет, но догадываюсь, что это люди не простые.
— И считаешь, что что-то можешь им сделать?
Огоньков снова остановился. Внимательно посмотрел в лицо Балису.
— Считаю, — твердо ответил капитан третьего ранга. — Знаешь, спасать мир — это занятие для киногероев, я не потяну. Или вот спасти Союз — тоже не могу. Но здесь — другое дело. Это не политика, не высокие материи. Сейчас задели моего друга и дело моей жизни. И за это кому-то придется ответить…
— Да? — Балис помедлил еще мгновение, — ну хорошо, смотри.
Нащупал в кармане кителя патрон, достал и протянул его Огонькову. Тот с пару минут повертел его в руках, внимательно изучая, потом вернул.
— Сильно. И сколько таких?
— Сейчас у меня осталось пять штук. Было больше…
— Да, за это действительно могут автокатастрофу организовать. Если эта бомба рванет — полетят клочки по закоулочкам. Как это к тебе попало?
Балис рассказал историю штурма телецентра, пару раз прерываясь, когда поблизости оказывались прогуливающиеся по Летнему Саду граждане. Таких, впрочем, было всего несколько человек, не иначе как заплутавшие туристы. Бывают такие чудаки: прямо перед их глазами Марсово Поле, храм Спаса-на-Крови, Мраморный дворец, нет, прутся зачем-то в пустой и заснеженный парк. Летом сюда надо приходить, летом. Не зря же называется: Летний Сад.
— Н-да, опять мальчик со шпагой… — грустно подвел итог Огоньков.
— Какой мальчик, с какой шпагой? — удивился Гаяускас.
— Книги в детстве читать надо, — буркнул особист.
— Какие книги, о чём ты вообще? — обычно спокойный, Балис почувствовал, что закипает от злости. Нашёл Слава время загадки загадывать.
— Да успокойся ты… Есть писатель такой, Владислав Крапивин, а у него — роман, который называется "Мальчик со шпагой".
— А…
Детского писателя Владислава Крапивина Балис вспомнил. Роман — нет. Наверное, всё же не читал.
— А какое отношение всё это имеет ко мне?
— Прямое. Там главный герой был такой… прямолинейный. Чуть что не так — сразу в бой. Сразу "вижу цель, атакую…" Думал уже потом, если вообще думал. Сплошные эмоции.
— Понятно. Значит, по-твоему, я не думал?
— Как не печально, ты действительно не подумал, прежде чем лезть в это пекло. Мог бы догадаться, что это была подстава. Кому-то очень надо было замарать Армию, вот и состряпали сюжет. А ты оказался исполнителем. Не единственным, конечно, но одним из. Тебе ведь от этого не легче, что не единственным? Ну вот… Чем лучше ты действовал — тем хуже было для того самого Союза, который ты там защищал, а лучше — для тех, кто сейчас этому Союзу могилу выкапывает. Или уже закапывает… вместе с покойничком.
— Болтать легко…
— Болтать? Ты хоть знаешь, что при штурме умудрились труп бросить. Да не чей-нибудь, а спецназовца из «Альфы». Офицера. Представляешь, «Альфа» потеряла труп одного из своих. Кто в это поверит?
Это кто-то из ребят Хрусталева, понял Балис. Может быть, тот парень, что упал тогда перед входом в телецентр. Ну да, говорил же майор, что у него в телецентре раненый. Эх, если бы Хрусталев не уехал тогда с «Гедиминаскаусом» — не было бы этой позорной потери трупа. Но ведь и вправду, заместитель-то его не вчера родился… Как же можно было бросить товарища… Эх ребята, вам же еще в бой идти вместе, как же в глаза-то смотреть друг другу будете…
— А точно, это — офицер "Альфы"?
— Сам понимаешь, официальной информации у меня нет. Но, судя по тому, как надрывается демшиза — точно. Для кое-кого этот труп — свет в окошке.
В памяти Балиса вновь всплыл штурм. Асхадов, Клоков, Хрусталев-Карповцев, таинственный «Гедеминаскаус»… Нет, никто из этих людей на роль такого кукловода не годился. И всё же понимание того, что они были пешками в чужой игре, становилось всё яснее. Ну, может, не пешками, офицерами, но от этого не легче. Всё равно кто жертвовал фигурами, разменивал их… Просто бил, убирая с доски. А доска — это жизнь. Шекспиру приписывают фразу: "Весь мир театр, а люди в нём актеры". Но актеры в пьесах Шекспира умирали только до конца представления, а в этой игре люди гибли насовсем.
— Теперь ты знаешь всё. Что делать собираешься? — поинтересовался он у Огонькова.
— Хотелось бы понять, где всё-таки ты прокололся, — задумчиво произнес капитан третьего ранга. — Понимаешь, не похоже, чтобы покушение было делом рук этого гебешника, ему проще было тебя в душе пристрелить. Хрусталев — тем более не стал бы такими вещами заниматься. Это кто-то другой… Но кто? Как тебя могли вычислить, не понимаю.
— И я не понимаю, — честно признался Балис. — Голову сломал — ничего придумать не могу. Я даже пытался представить, что это никак не связано со штурмом — но тогда вообще непонятно почему.
— А может, случайность? — размышлял вслух Огоньков. — Хотя, что-то слишком профессиональная случайность. Машина угнана, отпечатков пальцев нет, шли вы по тротуару, туда заехать только нарочно можно. Или пьяным в дымину, но это, похоже, не наш случай — уезжал-то он больно грамотно… Нет, не случайность. А из этого следует, что где-то ты всё-таки засветился. Будем выяснять, где.
— И как же мы будем это выяснять?
— Посоветуемся со знающим человеком. Есть у меня дружок один — вместе курсы одни в КГБ оканчивали, хороший мужик. Сейчас здесь в Питере, на Литейном четыре работает[29]. Вот его и спросим. Пошли, позвоним.
И моряки направились к выходу из Летнего Сада.
Первый телефон-автомат на набережной Фонтанки, попавшийся им на пути, как и ожидал Балис, оказался сломанным. Второй тоже: в борьбе за светлое демократическое будущее на обслуживание уличных телефонов времени не хватало, как и на уборку улиц. У третьего вообще не было трубки: кто-то аккуратно отрезал её вместе с проводом и унёс по какой-то своей надобности… Но четвертый оказался в полной исправности, позволив Огонькову связаться со своим товарищем. Пока капитан-три общался со кэгебешником, Балис, облокотившись на ограду, задумчиво глядел вниз, в Фонтанку. У стен набережной поверх льда намело белый снег, а на середине реки сквозь тоненькую корочку было хорошо видно тёмную зимнюю воду.
С Ритой они часто гуляли по набережным маленьких питерских речек. Он вспоминал об этом, и его мысли тут же возвращались к той Вильнюсской улице, песочному «Москвичу», красному лицу водителя, глухому удару…
— Ждем здесь, — подошел закончивший разговор особист. — Сейчас он подъедет.
Гаяускас молча кивнул. Он снова был там, в Вильнюсе, в полутемном коридоре больницы. Прямо на него шел врач, Балису почему-то запомнилось только то, что лицо у него было очень уставшим. Смертельно уставшим…
— Рассказывай всё. Володе можно верить, — донесся откуда-то издалека голос Огонькова. Чтобы вернуться в реальность, Балису понадобилась пара секунд. Он снова стоял на набережной Фонтанки, мимо изредка проезжали автомобили, а рядом курил капитан третьего ранга Вячеслав Огоньков — начальник особого отдела штаба бригады.
— Слав, дай закурить, — неожиданно попросил Балис.
— Держи, — Огоньков протянул ему довольно помятую пачку "Ту-134". — А ты, вроде, не куришь.
— Вроде — не курю, — усмехнулся Гаяускас, — а сейчас вот — буду.
Особист щелкнул зажигалкой и, прикрывая язычок пламени рукой от порывов ветра, протянул её Балису. Тот глубоко затянулся, с непривычки закашлялся, но зато воспоминания отступили. Пусть хоть на мгновение…