Бэнкс повидал немало отвратительных зрелищ, но это было страшнее всего. Хуже выпотрошенной проститутки из Сохо, Дон Уадден; обезглавленного мелкого воришки по имени Уильям Грант, наполовину объеденных частей тела молодой барменши Соллин Диккенс; хуже тел, искромсанных выстрелами из дробовика и располосованных ножами. Он помнил имена всех жертв. За долгие годы работы Бэнкс понял, что самое тяжелое — не вид крови, вывалившихся внутренностей и зияющих, будто разорванный в крике рот, ран. Не это в конечном счете поражает, когда приходится сталкиваться с криминальными трупами. Вполне можно — не без усилий, конечно, — убедить себя в том, что место преступления — всего лишь декорация на съемках фильма, театральная сцена во время репетиции и что тела — всего лишь муляжи, а кровь — бутафория.
Но что действительно потрясало, что действовало на Бэнкса сильнее всего — так это жалость к жертвам преступлений, которые он расследовал. Он не стал равнодушным или ко всему привычным, как это случилось со многими, хотя однажды ему показалось, будто это уже произошло. Каждое новое преступление для него было подобно вновь раскрывшейся старой ране. Сегодняшнее производило особенно тяжкое впечатление. Он старался сдерживаться, не демонстрировать чувств и выполнять свою работу, но боль, ужас и отчаяние разъедали его сердце, терзали душу, не давали спать по ночам. Страх и печаль проникали сквозь все заслоны, как фабричная копоть, которая покрывает коростой старые городские постройки; вот только чувства, к сожалению, нельзя уничтожить пескоструйным аппаратом.
Семь человек заполнили почти все пространство подвала: пятеро живых и двое мертвых, казалось, вот-вот смешаются в неразличимый гротескный клубок.
Кто-то включил верхний свет — голую лампочку, но свечи все еще горели во всех углах подвала. Стоя в дверном проеме, Бэнкс наблюдал за доктором, склонившимся над телом девушки. Единственными внешними признаками насилия были несколько порезов и кровоподтеков, окровавленный нос и длинная синтетическая веревка для белья на шее. Мертвая девушка лежала, распластавшись на грязном матраце, руки той же желтой веревкой привязаны к металлическим стержням, закрепленным в бетонном полу. Кровь из перерубленной артерии констебля Морриси забрызгала ее лодыжки и голени. Несколько мух умудрились проникнуть в подвал, и теперь три из них с жужжанием вились над засохшей кровью под носом девушки. Вокруг рта Бэнкс разглядел что-то вроде сыпи или мелких прыщиков. Бледное лицо убитой отливало смертельной голубизной, тело, освещенное голой лампочкой, казалось ослепительно-белым.
Но особенно ужасный вид сцене в подвале придавали огромные зеркала: одно было прикреплено к потолку и два других — к стенам, они увеличивали пространство подвала — как в увеселительном аттракционе.
— Кто включил верхний свет? — спросил Бэнкс.
— Парни со «скорой», — ответил Люк Селкирк. — Они первыми оказались на месте преступления — после констеблей Тейлор и Морриси.
— Ладно, оставим пока все как есть, чтобы не мешать работе. Но мне нужны фотографии места преступления, каким оно было до приезда «скорой», — при свечах.
Люк согласно кивнул и указал на стоящую неподалеку женщину:
— Кстати, это Фэй Мактэвиш, моя новая помощница.
Фэй была сухощава, бледна и похожа на подростка. Совсем молодая — чуть за двадцать, с сережкой в носу и почти без бедер. Тяжелый старый «Пентакс», свешивающийся с ее шеи, выглядел слишком большим и тяжелым для нее, однако она уверенно управлялась с камерой.
— Рад познакомиться, Фэй, — сказал Бэнкс, пожимая девушке руку. — Жаль только, что при таких обстоятельствах.
— Мне тоже.
Бэнкс повернулся к телу, лежавшему на матраце.
Он знал, кто это: Кимберли Майерс, пятнадцати лет, считавшаяся пропавшей с вечера пятницы, после того как не вернулась домой со школьной дискотеки. При жизни это была хорошенькая длинноволосая блондинка с гибкой спортивной фигурой. Теперь ее мертвые глаза смотрели в потолочное зеркало, словно искали там ответ на вопрос, чем она заслужила ниспосланные ей страдания.
Засохшая сперма поблескивала на ее лобковых волосках. И кровь. Сперма и кровь… обычная старая история. Почему эти монстры всегда выбирают таких милых юных девочек, в сотый раз спрашивал себя Бэнкс. Ему конечно же было известно множество общепринятых банальных ответов на этот вопрос, он знал, что женщины и дети являются самыми удобными жертвами, потому что физически они слабее, их легче запугать и подчинить силе; он знал, что проститутки и сбежавшие из дома тоже подходят на роль жертвы: об их исчезновении заявляют намного реже, чем о людях из нормальных семей, таких как Кимберли. Но было кое-что еще, более важное. Подобные убийства круто замешаны на сексе, и, чтобы стать подходящим объектом для насильника, иными словами жертвой, недостаточно просто быть слабее преступника, необходимо еще иметь грудь и влагалище, являющиеся не только источниками удовольствия для мучителя, но и объектами осквернения и надругательства. Нужна также и некая аура юности и девственности — это подходящий фон для похищения невинности. Мужчины убивают друг друга по многим причинам; в военное время таких причин могут быть тысячи, но в подобных преступлениях жертва — обязательно женщина.
В обязанности первого прибывшего на место преступления офицера полиции входит разметка проходов по полу. Сделанные с помощью ограничительной ленты, они не позволяют свободно перемещаться по месту преступления, затаптывая возможные улики. Однако после того, что произошло с констеблями Морриси и Тейлор, делать разметку было уже поздно.
Констебль Деннис Морриси, скорчившись, лежал на бетонном полу в луже крови. Его кровью были забрызганы стена и одно из зеркал, на котором возникла абстрактная композиция, достойная кисти самого Джексона Поллока. Остальные стены были завешаны фотографиями, вырезанными из журналов, и нарисованными цветными мелками примитивными рисунками, изображавшими мужчин с чудовищно огромными фаллосами, наподобие Сернского исполина. [3]Вперемешку с ними на стенах виднелись наспех нарисованные оккультные символы и оскалившиеся в улыбках черепа. У стены рядом с дверью растекалась еще одна кровавая лужа, а на побеленной стене виднелось длинное темное пятно. Теренс Пэйн.
Фотовспышка камеры Люка Селкирка вывела Бэнкса из состояния, близкого к трансу. Фэй тоже орудовала своей камерой. И тут из дальнего угла заговорил человек, упорно до сих пор молчавший. Кен Блэкстоун, главный инспектор Главного управления уголовной полиции Западного Йоркшира, выглядел как всегда безукоризненно, даже в бронежилете. Седые волосы аккуратно зачесаны за уши, а очки в тонкой металлической оправе еще больше увеличивают его зоркие глаза.
— Алан, — произнес он голосом, похожим на вздох, — мы с тобой прямо как на скотобойню попали, верно?
— Да… отличное начало недели. В котором часу ты сюда приехал?
— В четыре сорок четыре.
Блэкстоун жил в районе Лонсвуда, а значит, ему потребовалось не более получаса, чтобы добраться до Хилл-стрит. Бэнкс, руководивший подразделением Северного Йоркшира, был рад, что именно Блэкстоун отвечает за полицейские силы Западного Йоркшира в их совместной операции, носившей кодовое название «Хамелеон». Название выбрали неслучайно: убийца до сих пор умудрялся приспосабливаться к ситуации, растворяясь в ночи, и уходил от преследования незамеченным. Часто совместная работа порождает проблемы личного характера, но Бэнкс и Блэкстоун знали друг друга в течение восьми или девяти лет и всегда успешно распутывали преступления. У них было много общего и помимо работы: оба любили пабы, индийскую еду и джазовых певиц.
— Ты уже говорил с медиками? — спросил Бэнкс.
— Да, — кивнул Блэкстоун. — Они говорят, девушка к их прибытию давно умерла, констебль Морриси тоже не подавал признаков жизни. Теренс Пэйн был прикован наручниками к трубе, голова всмятку. Но он еще дышал, поэтому они отправили его в больницу. На месте преступления оказались посторонние следы — кровь Морриси, но не так уж много, учитывая обстоятельства.
3
Сернский исполин — пятидесятипятиметровая фигура мужчины с дубинкой в руке, вырезанная на меловом холме близ деревни Серн-Аббас в графстве Дорсетшир.