Стоптанные ступеньки поскрипывали под ногами Эрика, когда они с отцом медленно спускались по крутой лесенке, ведущей в подвал. Он услышал, что отец закрыл дверь за собой на задвижку, и почувствовал, как сильно в груди застучало сердце. Тут было совершенно темно и пахло чем-то непривычным – какой-то химический запах, как от маминых чистящих средств, который смешивался со сладковатым запахом мясной лавки Г. Нильссона Лива – лучшей мясной лавки Стокгольма, в которую они ездили по субботам закупать на неделю продукты. В какой-то момент Эрик оробел и, помедлив, обернулся к отцу, который спускался следом за ним.
– Иди же, Эрик! Чего ты топчешься?
Эрик ничего не сказал и продолжал боязливо спускаться. Очутившись в самом низу, в темном подвале, он увидел на стене светящуюся кнопку выключателя, уставившуюся на него, как человеческий глаз.
– Что мы будем делать?
– Иди уж, не стой, – поторопил его отец.
– Зажечь свет?
– Неплохо бы, – нетерпеливо бросил Бертиль, спускаясь с последних ступеней.
Эрик пошарил по стене, нашел выключатель и нажал на кнопку. На потолке, медленно загораясь, замигали неоновые трубки. Эрик заморгал, ослепленный ярким светом после полного мрака.
– Я давно уже хотел тебя в это посвятить, – раздался из завесы ослепительного потока флюоресцирующего света голос отца. – И ждал только, когда ты достигнешь того возраста, когда сможешь это оценить.
Эрик устремил взгляд в глубину вытянутого низкого помещения. Увиденное произвело на него тревожное и в то же время завораживающее впечатление. Привлеченный этим зрелищем, он двинулся вперед.
Вокруг всюду, словно живые картины, стояли на деревянных подставках разные фигурки. Каждый экземпляр представлял собой чучело какого-нибудь животного в окружении травы и листвы, как будто зверек находится в лесу.
– Твоя мама не желает видеть их в гостиной, но тут они ведь тоже неплохо смотрятся, правда?
Эрик ничего не ответил. Он так и впился глазами в рыжую белочку, сидящую на корявой ветке и грызущую орешек, который она держала передними лапками. Белка казалась живой, и Эрик невольно затаил дыхание, чтобы ее не спугнуть. Как завороженный, он пошел дальше по коридору между полок, заставленных всякими зверюшками. Тут были куропатки, прячущиеся в камышах; заяц, скачущий по камушкам; барсук перед входом в нору, оскалившийся и приготовившийся защищать свое жилище; расправивший крылья сарыч, взлетающий с земли с мышью в когтях. Каждая фигурка, помещенная в идеальное обрамление, представляла целую повесть, уместившуюся в один миг. Истории, которые в живой природе скрыты от постороннего наблюдателя, тут разыгрывались перед глазами Эрика.
Эрик продолжил путь по проходу и набрел на фантастические экземпляры невиданных зверей. Черного ворона с головой куницы, барсука с ветвистыми рогами, сову с заячьим туловищем и черного ужа с голубиными крыльями и крысиными лапками.
– Откуда… Откуда ты их взял? – изумленно спросил Эрик.
– Я сам их изготавливаю.
Эрик быстро обернулся и посмотрел на отца: не шутит ли он.
– Нет, честно?
– Совершенно честно – я сам сделал всех этих животных. Это называется «таксидермия». Очень увлекательное хобби. Пойдем, – сказал он и повел Эрика дальше – туда, где в самом конце помещения стоял у стены рабочий стол.
У Эрика разбегались глаза. Стол был весь завален всевозможными инструментами, баночками с цветными жидкостями, стаканчиками с тонкими кисточками из куньего меха, блестевшими в падавшем с потолка свете. На полках над столом лежали выделанные шкурки и целый ряд отбеленных оленьих рогов. Это было просто волшебное место!
– Узнаёшь? – спросил Бертиль, указывая на пушистую лисью шкурку, лежащую перед ними на столе.
– Нет. А откуда она?
– Это та лисица, которую подстрелил Юхан. Обыкновенно я покупаю то, что добыли другие охотники. То, что им самим не нужно.
– Но как ты это… как ты их оживляешь? Ведь эта штука – просто пустая шкура?
Бертиль улыбнулся и открыл средний ящик рабочего стола. Достав из ящика два восковых манекена, он выставил их на столе. Оба манекена по форме представляли собой лису. Один изображал ее в сидячем положении, второй – в стоячем, с раскрытой пастью. Гладкая мускулистая поверхность манекенов делала их похожими на живых зверей с ободранной шкурой.
– Выделанная шкура натягивается на такой манекен. Эта работа требует большой точности и аккуратности. – Сняв с полки ящик с инструментами, он достал оттуда штангенциркуль. – Вот это – наш главный инструмент. Чтобы добиться правдоподобия, требуется хорошая сноровка.
Эрик заглянул в ящик, где лежал большой набор блестящих инструментов, и потрогал прохладный металл. Он вспомнил слова, сказанные отцом в тот день, когда они возвращались с охоты: животных можно ловить разными способами. Можно уложить метким выстрелом из ружья, а можно поймать лучами автомобильных фар. И вот отец показал ему еще один метод, по сравнению с которыми хвастовство трофеями, которые так восхитили Эрика на охоте, выглядело чем-то вульгарным и противным.
– Поосторожней с этим! – сказал отец, отбирая у Эрика большой шприц с иглой, который тот вынул из ящика с инструментами. Бертиль положил эту вещь на стол, подальше от Эрика. – Эта вещь – не игрушка. Некоторые инструменты очень опасны, и если бездумно с ними обращаться, то можно нанести себе серьезный вред.
– Извини, я не знал, что это опасно.
– Опаснее самого острого скальпеля. Шприц наполнен соляной кислотой.
– Для чего она?
– Для того чтобы растворять и удалять из черепа мозг, – сказал Бертиль, словно нарочно стараясь нагнать на Эрика страху. Но Эрика невозможно было напугать, для этого он был слишком увлечен всем увиденным.
– А меня ты этому научишь, папа?
– Может быть, – пожал плечами Бертиль. – Другими словами – я могу познакомить тебя с ремеслом, но это еще полдела.
– Почему? – удивился Эрик.
– Хороший таксидермист, даже если он просто любитель, должен обладать творческими способностями. Способностью выбирать самый главный момент. Ему нужно умение запечатлевать жизнь в ее наиболее совершенном выражении.
Эрик молча кивнул. Ему все еще с трудом верилось, что все эти существа, собранные в подвале, были делом рук его отца, над которым всегда все смеются, а мама вечно бранит, когда он возвращается с работы усталый и молчаливый. Невозможно было представить себе, что он обладает таким потрясающим умением, о каком Эрик может только мечтать.
– Понимаешь, мало насадить хитрого лиса на манекен, – сказал Бертиль, приподняв переднюю лапу лисицы. – Сначала надо представить себе лиса в самый лучший момент его жизни. В тот момент, когда он был самим совершенством. В миг его величия. В самое счастливое мгновение, если только лис способен осознавать счастье. – Он отпустил лисью лапу, и она, как тряпочка, упала на стол. – Ну, так как ты думаешь, Эрик? В каком виде мы его воссоздадим?
Эрик помотал головой:
– Я… я не знаю.
– Подумай? Когда лис был замечательнее всего?
– Я правда не знаю. Я мало видел лисиц. Только убегающих или мертвых.
– Не очень-то величественное зрелище, да? – приподняв брови, спросил отец.
Эрик потупился. Ему было стыдно, что в голову не приходит ничего более впечатляющего. Что-нибудь такое, чтобы отец мог им гордиться, чтобы заслужить право ходить в подвал к этим зверям и чудесным инструментам, за которые он готов был отдать все свои игрушки.
– Может быть, представим его себе за охотой? – подсказал отец. – Припавшим к земле, подстерегающим куропатку, когда из пасти у него бегут слюнки, а в глазах – кровожадный блеск? – С этими словами он достал другой манекен присевшей лисы с опущенной мордой.
Эрик поспешно закивал.