Но звонить не пришлось. Мобильный запищал сам, и я увидел Машин номер. Я тут же снял трубку.
-Алло... - начал я.
-Да, - ответила Маша, далее воцарилась тишина, от которой даже через трубку попахивало провинциальной обидой.
-Слушай, Маш, - тут же перешел я к делу, проигнорировав знаки, которые мне посылала судьба при полном Машиной содействии, - ты мне будильник заводила? Позавчера? То есть, нет... - я прикинул в уме, - ну, в общем, в ту ночь, когда последний раз отвозила меня домой из клуба?
В трубке недолго слышалось громкое Машино дыхание, а потом раздался вопрос:
-Ты ради этого звонишь?
Я закатил глаза, мысленно проклянув романтику, сентиментальность и прочую дурь, которыми набиты все девичьи мозги.
-Слушай, - продолжил я, словно ни в чем ни бывало, - дело очень важное. Можно сказать, просто безотлагательное. Мне нужно знать, заводила ты будильник или нет?
-Да, это, конечно, гораздо важнее, чем то, что творится у меня на душе, - ехидно, но между тем, плаксиво заметила Маша, чем вывела меня из себя.
-Да ты можешь мне сказать, дура такая, заводила ты этот чертов будильник или нет?! - заорал я, вскакивая с дивана.
-Заводила, - раздался мне в ухо дикий крик, даже похлеще чем издавал мой будильник, - заводила, потому что ты что-то мямлил про встречу со спонсорами! И я его завела! На двенадцать часов! Еще что-нибудь?!
-Нет, - облегченно сказал я, неизвестно чему обрадовавшись, - нет, Маш, это все. Спасибо тебе большое. И ты это... Не обижайся. Ладно?
На этих словах я повесил трубку, чтобы она не успела сказать что-нибудь еще.
Значит, Маша...
VI
Я несколько секунд молча постукивал телефоном по губам, сложив их при этом трубочкой. Потом выдохнул, кинул телефон на диван и сел перед ноутбуком. Снова перечитал написанное, особенно проницательно оценив последние слова.
-А что? - произнес я вслух, - не так уж и плохо. Даже проникновенно. Что-то в этом всем есть...
Потом я еще немного подумал. Все-таки вопрос о том, когда я это написал, не давал мне покоя. Но потом мне в голову пришла мысль о моих галлюцинациях и, решив, что в подобном состоянии странно, что я себя-то помню, я откинул все мысли. Сейчас главное - работа. Завтра законченная книга должна лежать на столе у спонсоров, иначе они будут меня линчевать, превосходя в фантазии даже Джокера. Что, на мой взгляд, крайне затруднительно. Я занес руки над клавиатурой и немного пошевелил пальцами, еще раз пробегая написанное глазами. Мыслей как таковых при этом не было. По идее Джокеру оставалось только весело прикончить незадачливого Андрея, и на этом можно заканчивать. Ну заканчивать, естественно, очередным итогом о бессмысленности жизни.
Я резко выдохнул и продолжил.
«Он ударился головой об пол и потерял сознание. А когда очнулся, тут же пожалел об этом. Он лежал, прикованный наручником к батарее, в каком-то темном помещении, пахнущем сыростью. Пол был холодный, и Андрей предположил, что, скорее всего, он в подвале. Но ошибся. Утонченные умы сразу бы поняли, что Андрей находится в заброшенной водонапорной башне, коих в городе было много. Джокер менял их частенько, ибо даже запах крови имеет свойство застаиваться и становиться неприятным. Андрей сел, постанывая, и тряхнул головой, отчего та отозвалась болезненным перестуком сотен молоточков. Свободной рукой он ощупал затылок и нашел там здоровенную шишку. Он опустил руку и аккуратно огляделся, благо глаза его уже привыкли к темноте. Нет, это был не подвал. Он понял это каким-то внутренним чутьем. Одно-единственное окно на противоположной стене было где-то под потолком, маленькое и забранное решеткой. Андрей дернул рукой в наручнике, но результатов это не дало. Он решительно не понимал, что происходит. Только одна мысль была у него в голове: надо выбираться, пока есть время. Но в этот самый момент он почувствовал, что времени больше нет. Словно электрический разряд прошелся по его телу, призывая напрячь каждую клетку, призывая стать напряженным сгустком энергии. И он почувствовал холод. Снова холод. Только он исходил не от сырого бетонного пола и не проникал через окно. Он словно заполнял это помещение, как газ, и медленно поднимался по телу Андрея вверх. Андрей замер и стал смотреть на дверь. Черную, неподвижную дверь. Минута, две, три. Никаких шорохов, никаких звуков. Ничего. Только тишина и темнота. Но Андрей чуял, что эти тишина и темнота обманчивы. Что обе они - спутницы чего-то страшного, которое они скрывают за собой и за этой дверью. Он смотрел, даже не моргая, на эту дверь, отчего она то расплывалась у него перед глазами, то приобретала невероятную четкость, словно приближаясь. И когда напряжение достигло точки предела, Андрей прошептал: