Отпил немного кофе, положил руки на клавиатуру, замер на мгновение, глядя, как мигает курсор возле последнего слова, собираясь с мыслями, и нажав Enter, начал писать.
«-Кажется, ты все-таки ждал меня, дорогуша? - Джокер стоял, прислонившись к косяку в проеме двери, ведущей в спальню, и смотрел на парня с самой добродушной улыбкой. Андрей вздрогнул и медленно повернулся всем телом в ту сторону.
-Кто ты? - сглотнув, спросил он.
-Ты меня не узнаешь? - притворно удивился Джокер и печально вздохнул, - да, люди часто забывают тех, кому делают зло, и тех, кто делает им добро.
-Что за бред? - Андрей напряженно встал, ища пути к отступлению, но выход в прихожую был недалеко от входа в спальню, а Андрей стоял в середине гостиной. Он вдруг ощутил себя совершенно беззащитным, по большей части оттого, что не понимал, что происходит и кто этот человек напротив него.
-Бред? - поднял брови Джокер, - по-твоему, это бред? Бред пройти по улице и пихнуть меня в сторону только потому, что у тебя плохое настроение?
-Что? - Андрей не поверил своим ушам. Неужели этот человек пробрался к нему в квартиру только из-за того, что тот толкнул его случайно на улице? Тогда он точно ненормальный. Андрей осторожно, не расслабляясь, взглянул на Джокера, словно бы вскользь. На вид тот был совершенно обычным парнем: джинсы, легкая куртка поверх свитера. На ногах кеды. Совершенно типичный мужчина средних лет. Вот только глаза его были совершенно нетипичными. Даже отсюда, с середины комнаты, Андрей видел их какой-то странный блеск, взгляд этих глаз словно прожигал. Только прожигал не резко, а медленно, так, будто пытаясь въесться в самое нутро твоего тела. И еще Андрей чуял опасность. Дикую, холодную опасность. Его словно парализовало холодом, казалось, что он находится в большом холодильнике, и тело его, покрытое изморозью, теряет способность двигаться».
Тут я замер, глядя на свои руки, застывшие над клавиатурой и немного дрожащие. Я чувствовал, что пальцы мои замерзли. Чувствовал, что каждая подушечка, словно ледышка, холодная. Я медленно сжал руки в кулаки и почувствовал покалывание в пальцах. Потом медленно оглядел комнату, прислушиваясь, и продолжил.
« - Вы... Что вы такое говорите? Если я толкнул вас, то извините. Я, наверное, задумался. Я никак не хотел вас обидеть. Если я могу как-то искупить свою вину...
-Можешь, - Джокер, доселе не двигавшийся совершенно, отлепился от стены и спросил, - какое сейчас время?
-Время? - не понял вопроса Андрей, - время - двенадцать ночи.
-Правильно. Но не совсем. Сейчас время платить по счетам.
С этими словами Джокер резко вытащил из рукава нож, неуловимым прыжком оказавшись возле Андрея, вскинул руку над его головой и...»
Тут зазвенел будильник, стоящий на журнальном столике. Я совершенно явственно вздрогнул, так что руки мои непроизвольно дернулись, и кружка с кофе полетела на пол.
-Черт, - выругался я, поднимая кружку и с тоской глядя на пятно на ковре. Теперь придется тащить его в чистку.
-Черт, - снова сказал я, поднимаясь и проходя к журнальному столику. Будильник продолжал одичало трезвонить старым советским звонком, который может разбудить кого угодно, хоть мертвого. Я хлопнул его по кнопке сверху, не жалея силы, и он, наконец, замолчал, упав на столик. И кто вообще додумался поставить его на такое время? Какая-нибудь приходящая подруга решила пошутить надо мной подобным образом? Или я сам поставил его и забыл? В любом случае прозвенел он вовремя. Кажется, сегодня все-таки стоит выспаться. Я потер глаза рукой и поднял будильник. Он показывал ровно двенадцать ночи.
-Время платить по счетам, - задумчиво пробормотал я, и сердце мое кольнуло. Я на мгновение замер, а потом резко повернулся, стоя в центре гостиной. Выходы в прихожую и спальню тонули в темноте. Я медленно покачал головой, потер лицо руками и направился спать, предварительно сохранив текст и выключив ноутбук.
III
Утро меня не порадовало. Во-первых, выспаться мне не удалось, потому что в 10 утра позвонил мой издатель и робко поинтересовался, когда же будет книга. Я, будучи зол за то, что меня разбудили, ответил, что она уже в духовке и вот-вот испечется. После этого звонка я старательно пытался заснуть, но буквально через полчаса позвонил мой горячо любимый спонсор с вопросом, как продвигается моя работа. Я, стараясь звенеть голосом так, чтобы он расслышал все нотки счастья, которые я испытал от этого звонка, заверил, что книга уже почти написана и послезавтра будет лежать у него на столе. На этом мы распрощались, поклявшись друг другу во взаимной любви, скрепившей нас крепко-накрепко литературными узами. На всякий случай перед тем, как предпринять третью, и отчаянную, попытку уснуть, я выждал минут десять, не позвонит ли кто еще. Никто не позвонил, и я сладко задремал. Но стоило только мне начать проваливаться в сон, как снова раздался звонок. Я схватил трубку, уже не думая скрывать своих эмоций и грязно выругался на тему того, что подобным личностям лучше не приближаться ко мне вообще никогда, не звонить мне, а номер моего телефона записать на бумажке и скормить оголодавшим бегемотам в зоопарке. Гудки, звучавшие из трубки, выслушали меня с презрительным спокойствием, ни на секунду не прекращая пищать в ухо. Звонок, между тем, не прекратился, и я понял, что звонят в дверь. Это было еще хуже. Я мысленно собрался с силами, приготовил отличную речь, взяв кое-что из моего только что прозвучавшего выступления, и направился к двери. На пороге стояла Мила. Миланья, как она себя называла, намекая на какие-то там корни. Это чудо природы периодически появлялось на моем пороге с целью, как говорила она, меня осчастливить. Но я лично подозреваю, что ей кто-то доплачивает за то, что она пытается вогнать меня в могилу своими капризами. Миланья, а попросту Маша, представляла собой тип гламурной львицы, чванливой и привередливой, отчаянно пытающейся скрыть своих белорусских предков. Насколько я знаю, сама она была родом из какого-то задрипанной деревеньки бывшей части СССР. Мама и папа ее, так же, как бабушка и дедушка, наверняка, занимались тем, что выгуливали по сельской дороге коров, а на столе каждое утро стоял стакан свежего парного молока. И вот наша Маша в какой-то момент топнула ножкой, кинула хлыстик, надела свое самое красивое платье в горошек и отправилась покорять столицу соседнего государства. Девочкой она была красивой, потому устроилась быстро и хорошо. Теперь она являлась бывшей супругой одного из многочисленных Рублевских папиков, этаких толстосумов с изрядным брюшком, считающих, что у них достаточно денег, чтобы купить любого, а поэтому можно не напрягаться для того, чтобы найти себе друзей или возлюбленную. Душу свою, в наличии которой я сильно сомневаюсь, они уже давно променяли на мешок денег, поэтому ничего святого для них не существовало. Ну, или почти ничего. Хотя я лично об этом почти ничего не знаю, поэтому врать не буду. Маша, оказавшись в положении разведенной и изрядно обогатевшей светской львицы, тоже уподобилась своим товаркам и начала потихоньку обменивать свою бессмертную душу на вполне смертные духи, шмотки, тусовки и прочую мишуру. Так, умная и добрая учительница начальных классов Маша была в конец погребена под слоем косметики, гламура, понтов и светскости стервы Миланьи.