Бабушка-знахарка, брат Феликс и эти шестеро подростков — они единственные не сторонились девчушку и всячески пытались согреть этого дикого, выращенного на людской ненависти зверька теплом и душевной добротой. Бабушка говорила, что, возможно, их деревню ждут перемены, если они позволят ребёнку несчастий стать главой, но её никто не слушал. Тем не менее, девочка, насильно и усердно осваивающая искусства, изучающие в их поселении, а также начинающая их оттачивать до невообразимого уровня ещё с пяти лет, уже достигла хороших навыков, а всё для того, чтобы показать и отцу, и людям, и старейшинам: она может быть полезной, хочет быть таковой. Девочка знала: строгий отец, всегда жалевший, что именно в его семейном древе появился такой отпрыск, рассчитывает на неё, и она не может подвести его. Она должна стать сильнейшей, чтобы доказать ему: мать не зря отдала свою жизнь за презираемого всеми ребёнка с цветными глазами.
Четырнадцатилетние то толпились перед хижиной единственной знахарки клана, ожидая, когда же настанет их черёд узнать о духе, что выбрал их, то садились у разведённого костра, чтобы хоть немного согреться, и кому-то постоянно приходилось ходить за сухими дровами и хворостом. Ритуал проходит далеко не быстро, и порой он растягивается на несколько дней, ведь знахарка ждёт, пока очнется её посетитель. Бывали случаи, что душа подростка не выдерживала, и тот умирал, так и не прийдя в себя; а бывало, что подросток больше не мог проснуться, хотя и был всё ещё жив, и он мучился, переживая вновь и вновь события, случившиеся в иллюзорном мире. Тогда единственной эвтаназией*[1] для него являлась лишь смерть.
Так происходило и сейчас. Напряжение в воздухе говорило о том, что кто-то уже давно находится под действием чар, но так и не узнал о своём тотеме*[2], хотя среднее время пребывания в потустороннем мире и успешного возвращения из него было часа два-три.
Девушка ещё больше зарылась подбородком в шарф и незаметно выдохнула, бледный пар совсем немного выступил из-за шерстяного покрова и растворился в ледяном дыхании зимы. Она стояла одна, подперев собой утеплённую шерстью и кожей в несколько слоев стену, сжимая и разжимая ладони, дабы они совсем не замерзли, и мечтала уже получить своего тотема, прийти домой, налить себе нектара Илийи*[3], что она специально сохранила для самых сложных и волнительных дней, и раствориться в приятном умиротворении.
Её ровесники или почти ровесники предпочитали полностью игнорировать девушку, если та прятала своё лицо в одеждах, однако если она показывала свои глаза, то тут же начинались разговоры, и случалось, что некоторые пытались её избить, как говорилось, «научить правильным манерам». Они считали, что если уж такому ребёнку позволили жить среди них, то он не должен выставлять напоказ свой недостаток — и девушка отрастила себе длинную иссиня чёрную чёлку, за которой могла бы скрывать свои глаза. Ошибка природы. Челядь. Пролетариат.
Краем души она желала бы по возвращении домой поделиться своими переживаниями с семьей, но она знала, что всё это безуспешно. Отец, как и всегда, был бы хладен и говорил о становлении на новый уровень их клана, старшая сестрица презрительно бы поглядывала на неё и говорила бы, что все эти разговоры, а-ля я смогу стать сильнейшим контрактором в клане, я смогу переплюнуть даже тебя, сестрица — бред. Лишь младший братец бы выслушал её и смог бы посочувствовать ей; правда, девушка и в его глазах видела непонятный ей страх, что был внушён, как и всем остальным, старейшинами, учителями и жителями.
Девушка уже привыкла быть одна. Её ровесники боялись и считали проклятой из-за не поддающемуся анализу явления, что с самого рождения было с бедняжкой. Правда, нашлось пару храбрецов, что не испугались божественного презрения и смогли сдружиться с девочкой, но, на самом деле, и их в некотором смысле считали отбросами. Она страстно желала стать сильнейшей в клане, чтобы получить роль вождя; но вовсе не из-за каких-нибудь задних мыслей или мести, девочка думала, что сможет защитить свой клан, она хотела его защитить, даже несмотря на то, как к ней в нём относились. Она хотела стать полезной, чтобы больше никто не считал её ребёнком несчастий.