Да, сражаться за тех, кого любишь — вот её цель в жизни.
Ржаво-красный нож выпадает из рук и почти без шума приземляется на белоснежную гладь. Человек, жаждущий мести и металлического вкуса крови во рту, лежит в снегу, а теплая густая волна алого цвета заставляет цвести это белоснежное полотно под его обмякшим телом. Серебристые лилии превращаются в кроваво-красные паучьи, а невинная душа отбрасывает страх и сомнения вместе со стекающими каплями по запачканным рукам.
«Стань сильнее и защити дорогих тебе людей».
Белые розы окрашиваются в красный.
Лучше страдать самому, чем причинять боль другим — ложь, что всегда выбирала мягкосердечная мать и пожалела.
Маленькая девочка, что оставила за собой алый след и получила первую часть метки, стараясь защитить любимых. Девочка, что выбрала жизни дорогих людей, даже если придется забирать жизни у других.
В тот день два серебристых глаза её впервые увидели.
Мина поежилась и обняла себя за плечи, провожая взглядом Лиссу. Как только те скрылись, между людьми, которых, к слову, насчитывалось не больше двадцати человек, пробежался шумок. Ассиэль, что уже догнала Мину, стояла позади неё, её очень длинные волосы, что постоянно неуклюжими прядями свисают на лицо, вновь растрепались, и она растерянно заправляла их за уши, совсем чуть-чуть торчащие в стороны.
— Как думаете, они справятся? — задала вопрос Мина и обернулась, окинув взглядом своих друзей.
Их «знаменитая» шестёрка известна тем, что водятся с девушкой, помеченной глазами несчастий. «Дурная слава», — сказала бы сестра Хистории. Сколько бы веков и столетий не прошло с самого Зарождения, люди всё равно побаивались этого странного и необычного феномена, а детей, что обладали им, обходили стороной. Но после войны, о которой как-то вскользь упоминали учителя, а родители предпочитали не рассказывать, объясняя это тем, что всему своё время, детей несчастий стали презирать и ненавидеть. Такие носители могли жить мирно и спокойно только после того, как уйдут из поселения в другие кланы на обучение, но затем, конечно же, им предстояло бы вернуться, потому они становились отшельниками в горах и жили уединённо.
Ассиэль склонила голову на бок и внимательно посмотрела на лицо Мины, на котором изображалось полнейшее волнение и никакого здравого смысла или веры в силы друзей. Асси сильнее закуталась в теплую шкуру зверя и со скучающим взглядом произнесла:
— Это и так ясно. — Девушка, подойдя поближе к костру, завалилась на землю, спрятав ноги и голову в шкуру, свернувшись в комок так, что кроме черного шерстяного комка на земле не было видно ничего. — Спокойной ночи. — И сделала вид, что уснула, а, быть может, уснула и взаправду.
— Э-э-э, ты чего! — возмущенно произнесла Мина. — Там же судьба решается наших друзей!
Гин точно таким же скучающим взглядом, как и Ассиэль, оглядел негодующую Мину, и со словами «Скучно» завалился рядом с Асси, прижавшись к ней сильнее, чтобы было не так холодно. Снега на земле почти не было, лишь слабый миллиметровый слой, а возле костра его и вовсе не было, потому эти двоё с беззаботностью улеглись на земле — шубки прекрасно защищали их от холода в такую погоду.
— Братишка, — пролепетала Асси и снова выключилась.
Мина недовольно посмотрела на двоих, что разлеглись на холодной земле и даже не обратили на это внимания, и выдохнула. «Неужели одну меня беспокоит судьба этих близнецов?» — подумала она. Её взгляд смягчился: так бывает всегда, когда девушка смотрит на Ассиэль и Гина — брата и сестру, которые настолько сильно привязаны друг к другу. В сравнении отношений между Гиссиэлем и Хиссой, то по милоте, определенно, Гиссиэль выигрывает! Харпер и Лисса — одно целое, а вот Асси и Гин — двое, что прекрасно дополняют друг друга. Она подняла голову к небу. «Скоро начнётся вьюга». И накинула капюшон, присаживаясь на пеньки у костра.
— Вот это да! — Рассмеялся Аято и, отведя взгляд в сторону, поправил свой капюшон.
Аято всегда относился к подобным проявлениям родственных чувств несколько холодно, то ли от того, что он не понимал их и считал несколько чудаковатыми, то ли от того, что никак не мог справиться с душевной раной. Но он не был скупым и черствым человеком, он веселился, он плакал, он влюблялся, но эта вот сильная нить между сестрами и братьями ему, как единственному ребенку в семье, была не понятна. Аято постоянно вздрагивал, глядя на Лиссу или Асси, представляя, как если бы не тот треклятый день, то у него сейчас тоже была бы сестра, пусть и младшая.