Все эти постоянные камешки в Олесин огород были для нее, разумеется, не слишком приятны и даже весьма болезненны. Но так уж вышло, что как таковых подруг у нее в те времена не было от слова вообще, — а надо же действительно хоть с кем-то иногда общаться на переменах… Поэтому чаще всего Олеся старалась просто игнорировать ее подначки, чтобы Ира не почувствовала, что делает ей… да нет, даже не больно… Просто обидно иногда бывало действительно очень сильно, и скрыть это не всегда удавалось. И Олеся, в свою очередь, тоже с возрастом научилась, в отместку, подначивать Иру, нарочно задевая ее больные места, которых у той тоже было не сказать, чтобы мало. Ира очень сильно обижалась, чуть ли не до слез. Олеся прекрасно видела это. Никакой радости ей это не доставляло, — так только, легкое удовлетворение из-за того, что ей удалось отплатить обидчице той же самой монетой. Но Ира почему-то даже ни разу не посмела сказать ей об этом или как-то иначе поставить ее на место.
Хотя самое разумное и правильное в такой ситуации было бы попросту перестать общаться. Но этого Ира тоже почему-то не торопилась делать.
Вот так они и “дружили” многие годы…
Но все это так, предыстория, — чтобы просто было хоть немного понятно, какого рода отношения их связывали. Присказка, — если можно так сказать.
В девятом классе к ним, в их дружную компанию, прибилась еще одна девочка, Аня. И вот однажды они шли как-то все вместе по улице. При этом троицу они представляли собой весьма колоритную. Ира из них тогда была самой крупной, на целую голову выше Олеси, чей рост составлял примерно сто шестьдесят сантиметров, и немного полноватой. А Аня, наоборот, была ниже Олеси, — так же примерно на голову, — и по телосложению была необычайно худенькой и хрупкой, — ну, прямо в чем душа держится, как про таких тогда говорили.
Несмотря на то, что они все были ровесниками, Ира выглядела намного старше своих четырнадцати лет, а Аня, наоборот, чуть младше.
Навстречу им по довольно широкой дорожке шли трое пацанов. На вид им было от силы лет по десять-одиннадцать, — а может, и того меньше. Довольно противные и мерзкие, — несмотря на юный возраст, все пороки развития и воспитания, можно сказать, были уже у них на лицах написаны. Но — мелкие и щуплые, так что явной опасности они пока еще не представляли.
Только вот один из них не смог поделить дорожку с Ирой.
Чем она ему так не приглянулась, было совершенно не понятно. Или же, наоборот, слишком приглянулась, — а что, Ира была девушкой довольно привлекательной, — и он, возможно, таким вот странным способом решил привлечь ее внимание. Но только он вдруг с ругательствами попер прямо на нее, — мол, смотрите, какой я крутой бычара!.. И изо всех силенок толкнул ее в грудь. Разумеется, этих силенок было еще весьма маловато, а Ира, в сравнении с ним, выглядела гранитной стеной, поэтому она даже и не пошатнулась. Шедшая рядом Олеся, признаться честно, поначалу даже и не обратила внимания на этот неприятный момент. Подсознательно она ожидала, что Ира сейчас оттолкнет от себя малолетнего выродка, и они спокойно продолжат свой путь.
Но Ира, вместо этого, зачем-то двумя руками вцепилась в плечи парнишки и застыла на месте.
То, что произошло дальше, в первые секунды просто отказывалось уложиться у Олеси в голове. Она словно наблюдала за всем этим со стороны, не до конца осознавая, что это имеет место в реальности. Выродок начал обеими кулаками лупить Иру по лицу. К счастью, как уже было сказано, силенок у него было еще не так, чтобы много, поэтому никаких серьезных повреждений он ей при этом, вроде как, не причинил. Просто факт оставался фактом. Мелкий гаденыш бил ее и при этом крыл трехэтажным матом, — похлеще, наверное, чем матерый уголовник с тридцатью годами отсидки.
Ира при этом стояла молча, с каменным лицом свекольного цвета, намертво вцепившись в плечи отродья, который вертелся, как уж на сковородке, продолжая мутузить ее кулаками по физиономии, умудряясь при этом пинаться обеими, похоже, ногами одновременно и выкрикивая грязные оскорбления. Олеся и Аня застыли от неожиданности в двух шагах от них. При этом Олеся все еще думала, что вот сейчас Ира отвесит гаденышу оплеуху, отшвырнет его в сторону, и они спокойно пойдут дальше. Но Ира, с напряженным пугающе-красным лицом, на котором, — то ли от прилагаемых усилий, то ли от волнения, — проступили все жилы, продолжала держать малолетнего негодяя так же крепко и по-прежнему молча. А он продолжал бить ее все так же озлобленно и неистово…