Она помнила его заразительный смех, когда он уговаривал не провожать его до вокзала, что скоро они погонят всю эту фашистскую нечисть прямо до Берлина, и он сразу вернётся. А она пусть ждёт его на лавочке. Они оба не верили, что их три дня счастливой семейной жизни канут в Лету, что может исчезнуть куда-нибудь тот счастливый май, что свёл их вместе.
Тот май – с запахом сирени и цветущими садами – дарил им надежды и мечты, а главное – любовь. Ведь должны были остаться навеки те слова, что он говорил ей на этой лавочке, провожая её. Когда, стесняясь и краснея, признавался в любви, и первый их поцелуй, и их клятвы друг другу, и это «давай поженимся», сказанное под звёздным небом, от волнения – почти шёпотом, и этот зелёный платок, – накинутый на плечо подарок жениха
невесте. Он был единственным, что он успел ей подарить за короткую и счастливую их семейную жизнь.
Она помнила его по-мужски уже сильные руки, завязывающие платок с мальчишеским ещё стеснением у неё на груди в шутливый пионерский галстук и его смущённую улыбку. Она помнила всё, как будто это было вчера. Хотя старый дуб, росший посреди двора и покрывшийся грубыми морщинами коры, растолстевший и покосившийся на бок, готовый вот-вот упав, заглянуть ветками в окна к жильцам, уже почти затянул с неумолимым временем тот шрамик, что оставил он перочинным ножиком на его стволе << Саша + Маша >>.
И стало его почти не видно, но на сердце её он горел и жёг. Да ещё этот зелёный платок, что согревал её душу и дарил надежду всю жизнь, и ещё память о нём. Вот и всё, что осталось от него, когда проклятущая война позвала его к себе, чтобы защитить всё, что ему было дорого: родину и их любовь, его голубоглазую Машеньку. Но безжалостная стерва его позвала и растворила в пелене вечности под этой, с уже осыпающийся штукатуркой, аркой на входе во двор.
Каждый вечер, несмотря на погоду и время года, она выходила во двор в его зелёном платочке: а вдруг не узнает, ведь поседела и постарела, но платочек точно вспомнит, и садилась на их с Сашкой лавку.
Бездушное время не пощадило и платок, который она с любовью и заботой, зная каждую ниточку на нем, хранила и берегла. Но уже не спасали его ни нитки, ни иголки, он стал осыпаться по краям, поедаемый тленом и, когда-то яркие, краски покрылись бледными лужами, и лишь пятна напоминали о его цвете. Но не было такой силы на земле, которая бы заставила её повязать другой платок.
Она ждала своего Сашку!!!
В тот вечер она особенно задержалась на лавочке, с волнением вздрагивая от каждого звука шагов по тротуару, разносящегося эхом по засыпающему городу, ударяясь о стены старого дворика.
Кто-то из заботливых соседей из открытого окна крикнул:
– Баба Маша, иди домой, смотри, как к вечеру похолодало, ещё простудишься!
Она ещё раз посмотрела с неугасающей надеждой на арку, с притаившейся в ней темнотой ночи, и побрела домой, бормоча себе под нос:
– И то правда, надо идти, а то Сашка вернётся, а у меня и чайник то холодный, а он, уставший, с войны…
Утром весь двор собрался у подъезда бабы Маши, все стояли молча, со слезами на глазах и шмыгали носами. Её выносили два здоровенных мужика на носилках, накрыв белой простыней, шагая в направлении арки, за которой
стояла машина ритуальных услуг. Словно унося её вслед за тем, кто растворился в вечности, отдав за неё и за них жизнь, и кого она так верно ждала. Шальной ветерок, словно на прощание, рванул край простыни и откинул его в сторону.
Она загадочно улыбалась, а в бледной руке на груди был крепко зажат зелёный платок. Тишину нарушал лишь детский, едва слышный, голосок девочки лет шести, почти шёпотом:
– Бабушка, а что она так и не дождалась дядю Сашу?
– Нет, Катенька, она его дождалась, и теперь они будут вместе. Всегда…
(городские зарисовки)
Звёздочка по имени Солнышко с утра, проснувшись и стряхнув с себя, да и с голубого неба последние следы запоздалых, ночных сестричек, брызнуло светом и теплом на просыпающийся и суетливый город.
Умытые ночью извечными трудягами, красными китами на колёсиках – мойщиками асфальта, тротуары ещё парили влагой и туманили приходящую неизвестность зарождающегося дня.
Дворники шуршали ещё мётлами в унисон музыки торопливых шагов граждан и гражданок, спешащих на работу. Им вторило пернатое разношёрстное племя, дразня щебетом и чириканьем своих лохматых врагов, бездомных кошек и собак.