По долгу «службы» или по велению Совета ему приходилось много разъезжать по Европе, оставляя Кару на попечение слуг и Максимуса, единственного, кому он мог доверять безоговорочно. И в первое время было трудно контролировать себя и не контролировать Кару. Он требовал от Максимуса подробного отчета о том, что Кара делала, где была, с кем разговаривала, вплоть до того, что именно говорила. Его раздражала и выводила из себя собственная мания, граничащая с какой-то необъяснимой одержимостью, но он не мог отказать себе в желании знать о нем всё. На его личные расспросы Кара не отвечала, лишь демонстративно поджимала губы, щурилась и выдавала коронное:
- Я считаю подобные вопросы неуважением не только к себе, но и к тебе!
И он, к собственному изумлению и стыду, затыкался. Злился на нее, конечно, да и кто бы на его месте не злился? Только вот биться головой о стену было излишним, Кара стояла на своем и усердно молчала.
- Ответь мне просто «да» или «нет»? – рычал он в порыве гнева. – Не так и сложно. Если тебе нечего скрывать, - добавлял он, начиная заводиться не на шутку.
Вот только его угрозы, мрачный вид и маячившая перед ней опасность быть наказанной, девушку ничуть не пугала. Она лишь язвительно кривилась и с гордо поднятой головой отворачивалась от него.
Он десятки раз спрашивал себя, почему не заставит ее ответить, не вынудит из нее признание? Ведь он мог бы, - единственным действенным способом, он бы добился от нее ответа. Но не хотел такого хода в ее сторону. Однажды он уже сорвался и получил по заслугам, повторения он не желал. По-другому. Иначе.
- Я думаю, что ты порой забываешься, дорогая моя, - хищнически улыбался Штефан, - кто ты есть.
Каролла, вздернув бровки, ничуть не пугаясь, проговорила:
- А я думаю, что ты напоминаешь мне об этом, чтобы самому не забыть, кто я есть.
Штефан, разозлившись, схватил ее за локоть, притягивая к себе.
- Ты слишком много себе позволяешь, детка, - прошипел он.
- Я давала тебе повод для... для... ревности? – выдавила она, наконец, едва подобрав верное слово.
- Я не ревную! – прорычал он ей в лицо, метая стрелы холодных глаз, полыхающих ярким пламенем.
- Так или иначе, - чуть-чуть запинаясь, проговорила девушка, упираясь кулачками в его грудь, - я не давала повода, так? - ему пришлось согласиться, резко, отчаянно кивнув. - В таком случае, я не считаю уместными все эти вопросы, - добавила она, отстраняясь от него. Но он не выпустил ее из своих рук.
Долгие мгновения они смотрели друг другу в глаза. Тяжело дыша, будто им не хватало воздуха, но не отстраняясь, изучая каждую черточку лица, каждую морщинку и родинку.
А потом слышится его шепот. Сдержанный, спокойный приказ... Приказ, в котором он просил.
- Назови меня по имени.
Она не подала виду, что удивлена, лишь в глазах мелькнуло что-то, но Штефан не уловил, что именно. Облизнув пересохшие губы, она выполняет его просьбу.
- Штефан.
А ему этого кажется мало. Слишком мало, отчаянно мало. Ему нужно от нее больше, гораздо больше.
- Еще раз, - прошептал он, наклоняясь к ней, касаясь губами ее лица. – Повтори еще раз.
- Штефан... – часто дыша и слушая стук собственного сердца, выдыхает она, прежде чем его губы накрывают ее рот.
- Кара, - слышится его полустон. – Моя... Кара.
И жестокий Князь понимает, что маленький Штефи, когда-то заключенный в оборонительный панцирь бесчеловечного и беспринципного Князя всё еще дышит, всё еще живет внутри него. Живет рядом с ней.
После разговора с Софией и брошенных ею в порыве злости и отчаяния грубых слов, Штефан несколько раз порывался позвонить Кариму, пытаясь у него выведать правду об его отношениях с Карой. Если такие отношения вообще имели место быть. Но, сделав это лишь однажды и услышав, что Князь отправился в Грецию для решения «важного вопроса», отступил. Значит, не судьба. Не нужно ему это знать. Не стоит. Потому что, возможно, правда, будет колоть глаза, и иногда неведение гораздо приятнее истины.