- Что со мной будет? – проговорила я, когда он пришел справиться о моем здоровье. Уже в который раз!
- Ты будешь работать в доме наравне с остальными слугами, - разглядывая мое лицо с застывшими на нем следами насилия, ответил он. – Тебя это устраивает?
Я неопределенно качнула головой.
- Вы дадите мне... свободу? – осмелилась спросить я.
- Вольную. Это не совсем одно и то же, - мягко улыбнулся он. – Отпустить тебя я не могу.
- А если бы могли, - выдавила я из себя, - неужели сделали бы это?
И вновь этот его взгляд. Очень внимательный, пристальный, изучающий. Будто он вспоминает что-то. Задумчиво хмурится, щурится, губы поджимает, а брови против его воли сдвигаются к переносице.
- Не знаю, - честно ответил он на мой вопрос. – Возможно, что сделал бы, - и, попрощавшись, вышел.
Я вновь провожала его глазами, еще долго глядя на дверь, за которой он скрылся. Странный человек, удивительный человек! Кто он такой? Почему он... такой? Не похожий на других господ. Другой.
И я смирилась. Мне хватило трех дней на то, чтобы покориться. Ему, Димитрию Мартэ́. Он был достоин того, чтобы я склонила перед ним колени. Он, наверно, был единственным человеком во Второй параллели, которому я согласна была подчиняться. Он не принуждал, он мягко и непринужденно настаивал. Да, он был господином и хозяином, но указывал на свое превосходство совершенно будничным тоном, так, будто разговаривал с приятелем. И его... не скажу, что доброта, я видела, как он относится к некоторым своим рабам, и доброго в его отношении было мало, но он был... порядочным. Справедливым.
Он был истинным аристократом от макушки до пяток. И этот человек мог бы носить титул Князя. Единственный, кто был достоин сделать это. А не те, кто делали это, но достойными не являлись.
В его доме мне было спокойно. Как-то уютно и... несмотря на то, что я была рабыней, - тепло. Здесь меня не унижали, не оскорбляли, ни разу не ударили... Я чувствовала себя здесь в безопасности, под защитой Димитрия Мартэ, а его защита была каменной глыбой, перешагнуть через которую мог позволить лишь он сам. Я молилась отныне лишь о том, чтобы Штефан Кэйвано не выкупил меня назад.
Мне снились кошмары. Каждую ночь в течение тех дней, что я провела в доме Мартэ. Мне снился он, мой личный дьявол с холодными серо-голубыми глазами. Он смеялся надо мной. Он был моим палачом. И я просыпалась в холодном поту с криком на губах. Глаза застилали слезы, я не могла сдержаться и плакала навзрыд, сворачиваясь калачиком в углу кровати. За что? Почему? Так жестоко... Он дьявол!..
А вечером четвертого дня мой кошмар превратился в реальность. Палач нашел меня в моем убежище.
Глава 29. Сломанные крылья
29 глава
Сломанные крылья
Перелет был невыносимым, так же, как и следующие три дня, что он провел в Дублине. Город давил на него свинцом, выворачивал наизнанку, вырывая из груди сердце и бросая в ноги той, которая, не зная того, его растоптала. Серые тучи, обрушившие на город проливной дождь с жесткими и апатичными порывами ветра, будто плакали вместе с ним. Но он не плакал, нет. Разве Князю Четвертого клана дозволено плакать? Это смешно. Но, если бы у него было это право, слезы, наверное, душили бы его. Потому что так плохо ему не было еще никогда. От осознания, что тебя предали, унизив... изменив! Оттого, что убили в нем чувство, которое еще с ним пребывало, глубоко похороненное где-то в душе. Доверие...
С ним были мысли. Беспощадный поток бессвязных и иррациональных мыслей, задающих всегда одни и те же вопросы, - почему, зачем, за что? - и всегда ни одного ответа на них.
А еще с ним пребывала боль. Он никогда не думал, что будет так больно. Физическая боль не была так страшна, как эта. Тихая, немая боль сердца, где-то глубоко внутри, разрывающая его пополам. Он знал, что такое боль – разная, он привык к ней, когда был рабом, он причинял ее другим, когда стал господином.
Он знал о боли почти всё. Он отрекся от нее, надев на голову венец Князя, никогда не думая, что испытает ее вновь. И сейчас пытался от нее отречься снова. Уничтожить, убить, забыть. Излечиться. Как от болезни, едкой и разрушительной. Но не мог. Заглушая потоки мыслей алкоголем, уже неосознанно, не думая ни о чем, вспоминал ее. Ту, что эту боль ему причинила. Шелковистые черные волосы, выразительные зеленые глаза и упрямый подбородок. Хрупкое тело в его объятьях... и Карим Вийар рядом с ней! Выпивал еще и еще, глоток за глотком, залпом, не чувствуя ни удовольствия, ни насыщения, только чтобы избавиться от воспоминаний. Скорее, немедленно, он сможет справиться с этим!