Максимус поджал губы. Он ждал, что услышит этот вопрос. Он даже продумал несколько вариантов ответов, наиболее приемлемых и достоверных, которые ему позволено было высказывать перед Князем, но все же к этому вопросу оказался неподготовленным.
Как сказать еще одну правду? Если эта правда будет колоть глаза!..
- Она… особенная, - выговорил Ищейка тот единственный ответ, который был истинен, но который был последним, который стоило произносить вслух. Тем более, перед Князем Кэйвано. - Не такая, как все.
- Ты хотел ее, Максимус? - прошипел Штефан. Ноздри его вздулись от едва сдерживаемой ярости, а губы плотно сжались. - Ты до сих пор хочешь ее?
- Она не заслужила того, что произошло с ней…
- Ты не ответил на мой вопрос, черт побери! - рявкнул Штефан, наседая на стол с искаженным от гнева лицом. - Ты хотел и до сих пор хочешь ее?!
Ему не стоило говорить этого. Он заслужил изгнание и колонию. Но не сказать правды он не мог.
- Да.
Твердое и смиренное слово упало между ними, как капля железа, разведшая их по разным берегам. Глаза Штефана налились кровью, а губы подрагивали, будто сдерживались и не кричали ругательства, так и рвавшиеся с языка. Максимус видел, что Князь не в себе, что вся его поза кричит о том, что хищник готов, он находится в стадии последующего прыжка на жертву, дабы растерзать ее и уничтожить. Но еще сдерживается. Что-то прорывается в ней человеческое, внезапно и неожиданно даже для самого зверя.
Наклонившись над столом, он почти хрипит в лицо Ищейке, так и не сдвинувшемуся с места.
- Ты ее не получишь, - клятвенно заверяет он. - Никогда, - и, опершись руками о столешницу, низко наклонил голову, тяжело и часто дыша. А потом, в один миг… стремительно сметает всё на пол, выходя из себя. - Б**ь, Максимус! Почему?! Почему ты не сказал?! - вскочив с места, кинулся к Ищейке. - Ты знаешь, что с тобой будет за это? - схватил мужчину за грудки, яростно стискивая ворот рубашки. - Ты знаешь, черт возьми?!
- Я знаю, что меня ждет, - коротко заявил мужчина, даже не пытаясь отшатнуться, увернуться от гневной руки Князя. Он заслужил. От него… Но от нее больше. Гораздо больше.
- Я презираю тебя, - выдохнул Штефан ему в лицо, сжимая рубашку и испепеляя взглядом. - Презираю понял!? - а потом сквозь зубы: - Предателю не место в моем доме, - с силой оттолкнул он его. - Пошел вон.
Максимус уставился на него. Почти холодный и почти равнодушный, если бы не было так… горько.
- А наказание?..
- Ты будешь изгоем и отшельником, будь уверен, я устрою это, - перебив, прошипел в ответ Штефан, - думаешь этого мало? Никто и никогда не возьмет тебя в услужение, ты станешь влачить жалкое существование до конца своих дней, пока не сдохнешь где-нибудь в канаве! Или пока не перейдешь грань и не убьешь себя этим сам! - заглянув Ищейке в глаза, пронзая мужчину лютой ненавистью и выдохнул в лицо: - Пошел вон! - и резко оттолкнул его от себя. Но Максимус не пошевелился, и тогда Штефан яростно взревел: - Убирайся, я сказал! Немедленно! Пошел вон!
И Максимус, бросив на хозяина последний взгляд, вскинул подбородок и с выпрямленной спиной вышел из кабинета Князя, оставляя того одного. Вновь один, вновь отшельник и скиталец. Одиночка по крови и по жизни, уже не претендующий ни на что. Даже на то, чтобы быть рабом. Он не заслужил даже этого.
Штефан же, глядя на закрывшуюся за ним дверь, с глухим рыком кинулся к столу, яростно сметая на пол всё, что там осталось от первого погрома. А затем, громко выругавшись, с силой ударил по столу, причиняя себе боль, но почти не обращая на ту внимания. Разве она сравнится с той болью, что бушевала сейчас в его сердце, вынуждая то кровоточить каждый раз при воспоминании о ней и том, что он сделал. А сейчас… после признания Максимуса…
Он зарычал, не сдерживаясь, постепенно превращая злобный рык в полустон и глубокий стон, рвущийся из его души, тех остатков души, что у него имелись. Кинувшись к книжным полкам, оперся о них руками, а потом вдруг стал молотить по ней кулаками. Вызывающе, до одури, до боли, не обращая внимания на сбитые костяшки пальцев и выступившую на коже кровь. Вот так, сильнее, яростнее, с отчаянием, до боли… Чтобы чувствовать и не забывать о том, что сделал. Что натворил. Сам уничтожил самого себя.