И только спустя месяц, он, наконец, понял, что с ним происходило. Уже после того, как Максимус признался в предательстве, а сам он обил порог особняка Мартэ в бесплотных попытках заполучить Кару назад. Новое, забытое чувство, похороненное сознанием в глубине души и ледяного сердца. Настолько непривычное, что казалось неправильным и запретным. Но это чувство было. Его нельзя было вытравить изнутри или принудить его уйти. Оно врослось в него, въелось в кровь, растворилось в нем без остатка. Давно забытое, неправильное, запретное… Оно не должно было возродиться в нем, ведь когда-то лично было похоронено им в глубине души, чтобы огородить себя от боли. Не просто одержимость. Любовь. Та, что исцеляет и убивает одновременно. Возносит на небеса или свергает на грешную землю.
Так вот она какая… его любовь. Давно забытая, спрятанная глубоко в памяти, разбитая и покалеченная, но еще… дышит. Он слышит ее вздохи, он чувствует биение ее сердца, он ощущает ее дрожь. Такое маленькое, но такое сильное чувство! Оказывается, признаться в нем себе не так и страшно. И почти не больно. Только бы она тоже... что-то чувствовала. Еще... чувствовала к нему что-то, кроме ненависти!..
И он срывается с места, вновь мчится в особняк Димитрия и, едва не срывая звонок, а потом чуть не сбив с ног верную служанку Рослин, врывается в кабинете друга, плотно и с грохотом захлопнув за собой дверь.
- Здравствуй, Димитрий, - без объяснений выговаривает он застывшему в кресле мужчине, а тот никак не реагирует на его вторжение. - Надо поговорить. Срочно!
Следом за Штефаном в кабинет врывается и Рослин, тяжело дыша и со злостью глядя на нежданного гостя.
- Господин Мартэ, я пыталась его остановить! - воскликнула она, подскочив к хозяину. - Но он вломился, словно ураган, я не успела… Я не смогла его удержать. Мне позвать Лукаса?
Димитрий взглянул на Рослин, перевел недовольный взгляд на застывшего с мрачной миной на лице Штефана, а потом вновь обратился к женщине, то и дело поглядывающей на Кэйвано, насупившись.
- Не стоит, Рослин, - покачал головой Димитрий, вставая с кресла. - Я сам разберусь… со своим гостем.
Почему-то тон, которым говорил Мартэ, Штефану не понравился, но он отбросил прочь плохие мысли.
- Но, господин Мартэ! - пыталась возразить служанка, явно вознамерившаяся выставить Кэйвано за дверь.
- Ступай, Рослин, - с нажимом выговорил Димитрий, глядя на нее так, будто что-то говоря глазами. С неохотой женщина подчинилась. Кивнула, мрачнея, поджала губы и, бросив на Князя пренебрежительный взгляд, вышла из кабинета.
- Не особенно радужный прием, - сквозь зубы проговорил Штефан, глядя на закрывшуюся дверь.
- А ты достоин чего-то еще? - сухо спросил друг, повернувшись к Штефану спиной.
- Я вернулся всего пару часов назад, меня не было три дня, - сказал Штефан, сдерживая злость, - а ты меня… гонишь?!
Димитрий предпочел не отвечать, молча пожав плечами. А Штефан, понимая, что что-то произошло, но не осознавая, что именно, подошел к Димитрию со спины. Тот лишь напряженно выпрямился.
Как начать разговор, столь волнительный, важный, что даже руки трясутся от предвкушения, гнетущего ожидания и волнения? У него - хладнокровного Князя!
Они молчали. Димитрий смотрел в окно, даже не бросив на друга короткого взгляда, а Штефан не знал, как начать. Казалось, мир перевернулся. И Димитрий смотрит на него волком, точнее... не смотрит вообще. И Штефан понимает, что должен что-то сказать, он ведь за этим сюда пришел! Но слова не идут с языка.
Как сказать о любви, в которую перестал верить? Как сказать о любви, которая кажется невозможной? И сейчас тоже кажется... неправильной, запретной. Но душераздирающей и всесильной, способной растопить даже ледяное сердце дикого зверя.
Но как высказать ее? Где найти слова? Чем выдать ту глубину чувств, что родились в нем?..
- Я нашел причину, Димитрий, - проговорил Штефан, наконец, тихо, но твердо.
- О чем ты? - не повернувшись к нему, спросил Мартэ, и Штефан вдруг остро почувствовал: произошло нечто непоправимое.