- Она у тебя есть. Но только рядом со мной! – рыкнул он, метнувшись ко мне.
- Что равносильно тому, что у меня ее нет! – вскинула я подбородок, встретив его мечущий молнии взор.
Он продолжал приближаться ко мне.
- Когда ты признаешь, что находишься здесь лишь потому, что сама этого хочешь? – спросил он тихо и жарко. – Когда сознаешься, что всё, что тебе нужно, вновь оказаться в моей власти? Как сейчас!
- Ты сошел с ума!
- Разве? – сощурившись, он продолжал надвигаться на меня, а я стала отступать к стене. – И тебе было уютно на благотворительном вечере, без меня? Комфортно? Улыбаться всем этим хлыщам, позволять им целовать тебя в ручку, безнаказанно? Нравилось? Не хотелось ли тебе знать, что я рядом, и смогу в любой момент защитить тебя от них? Не хотела ли ты присутствовать там со мной? В ином качестве? Неужели и сейчас ты солжешь, сказав, что совсем обо мне не думала тогда? И все те три месяца, что мы не виделись? Ты сможешь солгать мне сейчас, Кара?
Он решительно подступил ко мне, а я отчаянно мотала головой в разные стороны, желая скрыться от его слов, защититься от них. Потому что они... вынуждали меня признавать не пригодную мне истину. Он прав.
- Я бы не пошел на этот шаг, - продолжал атаковать меня Штефан, - если бы ты не дала мне повода. Если бы в твоих глазах не было того жара, что обжигает изнутри. Ты его чувствуешь, не смей лгать мне снова! Если бы ты не просила меня... сделать это. Мысленно, конечно, милая моя, не пугайся, но, видит Бог, я услышал твой немой зов. И пришел на него.
- Ты сам себя обманул, Штефан, - выговорила я, тяжело дыша, и понимаю, что сама сейчас лгу себе.
Штефан покачал головой.
- Я терпелив, Кара, - сказал он, - но не стоит испытывать мое терпение, оно далеко не ангельское и вовсе не безгранично. Я буду ждать столько, сколько сочту нужным, а потом, - его хриплый голос обжег меня, - я начну действовать иначе.
Я поняла, что разозлила его, я видела это по сдержанно поджатым губам и стальному блеску глаз, но и сама я была разозлена. Той правдой, что он кричал мне в лицо.
- Да ты ублюдок, Штефан! – воскликнула я, взорвавшись, не думая ни о чем плохом, а лишь выплескивая эмоции из себя, и не заметила, как Штефан дернулся. И продолжала, не замечая этой в нем перемены, даже того, что он остановился, не замечая: – Ты думаешь, мой отец позволит тебе уйти безнаказанным?..
Он застыл, глядя на меня совершенно пустым, вмиг ставшим таким, взглядом. А потом нахмурился.
- Ты совершенно права, милая, - безэмоционально заявил он, повернувшись ко мне спиной. - Я ублюдок, самый что ни на есть настоящий, - я застыла, глядя на него во все глаза. – Бернард Кэйвано не мой отец, - заявил Штефан, гордо вскинув подбородок. – Не мой настоящий отец.
- Что?.. – проронила я, сощурившись.
- Я не его законнорожденный сын, - сказал Штефан, опустив взгляд и не решаясь смотреть мне в глаза. – Точнее, я вообще не его сын. Меня выкрали из дома и вывезли за грань, когда мне было восемь по людским меркам. Я раб, Кара, - выговорил гордый Князь, поднимая на меня твердый взгляд. По-прежнему жесткий и решительный, что не поверишь тому, что он говорит.
- Я тебе не верю, - прошептала я заплетающимся языком.
Он меня обманывает. Причины мне не известны, но обманывает. Преследует свои цели, хочет сыграть на моих чувствах, заставить меня ему сочувствовать!.. Ведь не может он говорить правду? Это невозможно в принципе, чтобы Штефан Кэйвано был когда-то рабом!..
А он меж тем совершенно спокойно, почти равнодушно продолжал, вынуждая меня тяжело дышать.
- Мой первый хозяин был жесток. Он любил устраивать жестокие расправы над своими рабами каждый день. Он выставлял нас на улицу, привязывал к столбу и бил. Сначала плетью или кнутом, а потом выбирая что-то покрепче. Каждого бил по очереди, выбивая спесь и характер, - он улыбнулся, в глазах блеснула горечь. – Меня – особенно часто и сильно, потому что, как ты заметила, я довольно упертый малый.
- Не нужно... – попросила я, закрыв глаза.
- Когда мне исполнилось пятнадцать, меня выкупил Бернард Кэйвано, - игнорируя мою просьбу, сказал Штефан. Горько усмехнувшись, он добавил: - Думаешь, побои прекратились? Ошибаешься! – жестко заявил он, поразив меня грубой безэмоциональностью к событиям своего прошлого. - О, он был поистине индивидуален в своей жестокости. Он был еще более жесток и безжалостен, чем мой первый хозяин. Он выбивал из меня не характер и силу воли, а, казалось, саму жизнь. Снова и снова, каждый день, удар за ударом. Я думаю, что ему, наверное, нравилось слышать крики своих рабов, - он смотрел в пространство, хотя взгляд был направлен на меня. Но меня он не видел, глаза были пусты. - А потом он, наверное, сошел с ума. Наследственное, да? – горько усмехнулся он, намекая на мое похищение. – Он сделал меня своим сыном. И я больше не был рабом, я стал господином. Бесчувственный и безжалостный убийца. Как и его папаша, так говорили о нас вокруг. И в миг, когда стал Королем, - глаза его сощурились, - я поклялся, что никто и никогда больше не причинит мне подобной боли... не принесет подобного унижения. Я не сдамся просто так, я всё сделаю для того, чтобы избежать этого. Меня ломали почти всю мою жизнь, но сам себя я не сломлю никогда. И плеть, будь это даже хлыст из слов или поступков, никогда не занесется над моей спиной, - он резко повернулся ко мне спиной, гордый и стойкий солдат.