Почему же ко мне он отнесся иначе, чем к остальным своим рабам? Потому что вдруг вспомнил о нашей с ним случайной встрече на улицах Праги? Решил пожалеть хрупкую девочку, заброшенную в жестокий мир дикости и грубости? Сомневаюсь, что он был бы настолько добр. Не верю в то, что он вообще знает значение этого слова. Так в чем же причина его... милости?!
Это не просто раздражало, но бесило. Я не могла понять, что от него можно ожидать!
И только потом, уже позже, когда встретилась с Лейлой, я поняла, почему Кэйвано был так благороден.
Хотя, может быть, я просто обманывала саму себя? Неправда ли, я поняла это еще там, в его комнате? Когда, стоя спиной к двери, чувствовала обжигающую сладость его тела, холод его шепота на своей коже, притягательную силу его могущества и подавления, жажду покорения, которая сквозила в каждом его взгляде, чувственном и ледяном одновременно. Как один человек может вызывать такие противоречивые эмоции?! Стыдно признаваться себе в этом, но в тот момент не только страх сковал мое тело, но и еще что-то более сильное, могущественное, пленительное, возбуждающе прекрасное. Бежать от него! Или же кинуться к нему навстречу. Но я осталась стоять на месте, дрожа от ожидания, нервничая, волнуясь.
А он смотрел на меня, пробегая ленивым, медлительно скользким взглядом по моему лицу и телу, наслаждаясь моим смущением, испугом и ожиданием расплаты.
Черт побери, уже тогда я понимала, что этот человек имеет неограниченную власть! Не только над всеми своими людьми, но и надо мной - тоже. Она исходила от него потоками раскаленной лавы, ею дышало все в нем и вокруг него. Князь не терпел пререканий и отказов. Он был законом, он был не крушимой гранитной стеной, наделенной огромнейшей властью.
И он чувствовал в себе эту власть и делал все для того, что окружающие тоже ее чувствовали.
И я тоже ее чувствовала. Под напором его то леденящего, то обжигающего взгляда меня бросало в дрожь. Мне хотелось сжаться в тугую спираль, зажаться в угол и просидеть там до тех пор, пока сила его могущества не исчезнет, пока сам этот мужчина не перестанет внушать мне страх и благоговейный трепет.
Сказать, что я боялась его в полной мере, или в том смысле, в котором его, как мне казалось, боялись все вокруг, было нельзя. Я боялась его иначе. Я не так боялась тех ребят, что разрезали мне лицо в детском доме. Не так боялась похитителей, ворвавшихся ночью ко мне в дом и избивших меня до потери сознания. Я не так боялась Михаэля, когда он, сжимая своими ручищами мое худенькое тельце, пытался меня изнасиловать, он был не опасен, он был трусом и мокрицей. А вот Штефан Кэйвано... Этого человека нельзя было недооценивать. Он был тем для меня, с кем нужно было считаться.
Я ощущала нечто такое, чем он дышал. Я не могла этого объяснить, но понимала, осознавала, что он, если очень захочет, когда-нибудь сможет меня сломать. Не унизить физически, не сломить и покорить мое тело, разве оно что-то значит еще, кроме внешней оболочки, которую представляет? Но он, этот дьявол с холодными и внимательными глазами демона, он мог сломать меня морально. Погубить мою душу, заковав ее в тиски своей власти, жестокости и тщедушия.
И самое ужасное заключалось в том, что он уже стал делать это, очевидно, разгадав, что иначе меня сломать ему не удастся. Я чувствовала это каждой клеточкой существа, каждым трепетным ударом сердца в грудь. И не был ли его приказ приходить мне к нему обнаженной – унижением моей гордости?
Как он так тонко прочувствовал то, что только так можно меня сломить, покорить, подчинить? Не кнутом, не новым избиением, не поркой, но моральным уничижением моего достоинства!
Он лишь играл со мной, заранее выставив свои правила. Он был хозяином положения. Ему разрешалось то, что было запрещено мне. Эта игра, казалось, должна была заранее выявить победителя и проигравшего.
И, боюсь, что Князь Кэйвано не был готов в этой игре проиграть. Он никогда не проигрывал, я уверена.
И мой протест, мой отказ выполнять его приказ, хоть и мог мне дорого обойтись, все же имел свои причины. Я не собиралась сдаваться, не позволила ему выиграть даже эту маленькую битву, поставившую меня перед выбором – быть или не быть! Потому что я уже сейчас понимала, что сдаться именно этому человеку означало смириться и пасть ниц перед его властью, покориться и признать себя слабой безвольной рабой. Навсегда. Не только перед ним, но, в первую очередь, перед самой собой.