– Вы только не говорите никому.
– Шила в мешке не утаишь, люди все-равно шептаться будут. Валек и так уже сплетни распускает, что Демины ведьму привечают. Да ты не бойся, времена теперь спокойные, на костре не сожгут.
– Так может вам подальше от меня держаться во избежание неприятностей?
– Буду я еще всяких дураков слушать. Валек-то сам хорош. Бабка его тоже непростой женщиной была.
– А кто его бабка?
– Он ведь здесь не так давно живет, переехал из соседней деревни, из Заовражного. Женился на девке местной, да ты ее видела – продавец она в сельмаге у нас.
– Нинка?
– Она. Он к ней с шестнадцати лет шастал, как увидел ее пятый номер, так покой и потерял. Валек-то плюгавенький паренек всегда был, Нинка его совсем не замечала. Кто к ней только не хаживал, видные мужики у нее были, а тут ее как подменили – сохнуть по Валентину начала, думали помрет, а как ему восемнадцать стукнуло, так сватов заслал. Нинка на седьмом небе от счастья была. Все судачили тогда об этой свадьбе, ведь она его лет на восемь старше, а Аграфена по секрету мне сказала, что не все тут просто так. Присушила Горгониха Нинку для внучка своего. Так-то вот.
– Так это та Горгониха, которую после смерти не отпели?
– Да. Была такая история. Если бы не Аграфена, не знаю, что бы было.
– А почему ее Горгонихой звали?
– Да дети прозвали. Волосы у нее густые, жесткие были и в разные стороны торчали, так и пошло это прозвище по деревне, а там и дальше.
– Надежда Ильинична, а что у вас тут за дед Силантий живет?
– А откуда ты про него знаешь?
– Не пытайте, пожалуйста, – взмолилась я.
– Силантий знахарь у нас тут местный. Некоторые его ненормальным считают, потому что нелюдимый он, но всегда помогает, когда к нему обращаются. Любую хворь заговорить может.
– Так уж и любую? – недоверчиво спросила я.
– Говорят – да, я не проверяла.
– А-а, вы в адептах у Аграфены были, – пошутила я.
– Александра! – погрозила мне Надежда Ильинична. – Аграфену побаивались, а Силантий дед безобидный.
– Безобидный, не значит ведающий, – не унималась я. – А где он живет?
– Тебе зачем? Ты теперь сама многое уметь должна или конкурента боишься? – вставила мне ответную шпильку Леркина бабушка.
– Да интересно просто. Я слышала, ему лет сто.
– Это правда, долгожитель он. Но чужих он не привечает.
– Если учесть, что я наследница Аграфены, то не такая уж я и чужая.
– Это уж как он сам рассудит. Я на завтра пироги затеяла, отнесешь, может и не прогонит. Дом его в другом конце деревни с голубыми наличниками, – Надежда Ильинична для убедительности махнула рукой в неопределенную сторону. – Ты мне вот что скажи, красавица, Галку-то так и не нашли мы в лесу, ни тела, ни косточек. Гавриловна извелась вся уже, внучку-то не уберегла. Может, знаешь, какова ее судьба?
– На болотах она осталась, видела я ее.
– Это что ж, сама она что ли?
– Сама. По глупости, жалеет уже.
– Так она на болотах и останется? – ужаснулась Надежда Ильинична.
– Пока да. Грех смертный отрабатывать нужно.
Надежда Ильинична перекрестилась, прошептав какую-то короткую молитву.
– У меня останешься или к себе пойдешь? – поинтересовалась Надежда Ильинична.
– К себе, – ответила я и без дополнительных объяснений, поблагодарив за обед, вышла из дома. Останавливать меня Леркина бабушка не стала.
Анчутка смотрел на меня вопрошающим взглядом, поскольку увидел сквозь прозрачный пакет так полюбившиеся им сосиски.
– Смотри не лопни, – пошутила я, отдавая ему всю пачку.
Он, наспех разорвав упаковку, с наслаждением принялся за их поглощение. Пока Анчутка уничтожал провизию, я сидела у окна и обдумывала все произошедшее. Правильно ли я сделала, что помогла Руте взять верх над Капитолиной? А как иначе, она же отчима вплела во все это. Или они меня разыграли как по нотам? С них станется. Рута теперь приберет власть над обоими ковенами, это вне сомнений, разве что, там найдется еще одна соперница и закрутится все по новой. Нет, я ввязываться в это не стану. Тут Анчутка громко икнул, чем вывел меня из задумчивости. Надо к Карне идти, она уже точно знает, что Капитолина закончила свой земной путь с моей помощью. Необходимо узнать обстановку и что она обо всем этом думает.
Карна встретила меня с суровым выражением лица, она сидела в напряженной позе и постукивала ноготочками по резному подлокотнику. Перед ней лежала открытая папка, по моим предположениям, Капитолины. Я негромко поздоровалась, Карна кивнула на жесткий стул напротив ее стола, велев мне сесть. Я подчинилась и молча уставилась на нее немигающим взглядом.
– Я смотрю, растешь, – начала она разговор.