– Ага! – плотоядно протянул блестящий толстяк.
– Где я? Кто вы? – женщина ещё крепче вжалась в резную спинку кровати, в кожу впились все завитушки витиеватого узора.
– Я тебя купил! – толстяк уставился на неё масляным взглядом, изучая реакцию, довольно ухмыльнулся.
Путешественница судорожно сглотнула. Из глаз одновременно выкатились две одинаковые слезы. На лицо падали лучи света сквозь витраж, и одна слеза получилась синяя, а вторая – красная. Всё золото комнаты сразу заиграло в них. Толстяк залюбовался.
– У нас, конечно, цивилизованная страна. Рабов нет, – решил поправиться он на всякий случай. – Но вы – пришельцы, попали сюда с неизвестными целями. Кто вы, что вы, как с вами поступать – это решит Совет старейшин. А я пока заплатил, чтобы ты осталась у меня. У меня на тебя есть планы.
Толстяк подмигнул и довольно затрясся и захрюкал, смеясь, отчего его лицо задрожало волнами.
– Вы? А где мой сын? Мой муж? Мы вместе попали сюда? Где они? Где мы? – слёзы уже высохли, а в голос женщины стали возвращаться властные нотки.
– Но-но! Ты не знаешь, как со мной надо говорить! Я самый богатый человек в этой стране! И я теперь – твой господин. И от меня зависит, останешься ли ты жить вообще и как ты будешь жить. Я не вхожу, конечно, в Совет старейшин, но я присутствую там незримо, сразу в нескольких лицах, понимаешь? Деньги делают чудеса. Я главный волшебник здесь! – он вновь затрясся в отвратительном смехе всеми жировыми складками и, вытерев парчовым рукавом сползшую с губ слюну, продолжил: – И тебе следует быть со мной обходительной. Ты ладная женщина, у нас таких больше не бывает. Если тебе повезёт, родишь мне или моему сыну детей. Нам нужны здоровые дети. Будешь жить лучше всех.
Толстяк остался удовлетворён испуганным видом затихшей пришелицы, он обернулся к двери, сделал шаг. Задумался на пару секунд и добавил, чуть повернув к ней голову:
– А если ты о мальчике, который был вместе с вами, так он умер. Теперь тебе точно надо подумать о новых детях.
– Как умер? Мой сын умер? – женщина скинула покрывало и приподнялась на руках, пристально, не мигая, глядя на парчовое чудовище.
Замок сотряс дикий крик. «Как… как… как…» – отражалось ото всех стен, звенело в хрустальных люстрах, витражах, золочёных колокольчиках. Толстяк закрыл уши руками и недовольно поморщился.
– Да замолчи ты! – голос его звучал так буднично, что должно было ещё более разъярить нашу путешественницу, но она действительно замолчала, судорожно комкая в руках остатки только что разодранного в клочья покрывала, потому что иначе она могла не услышать важную для неё информацию. А сейчас любая информация о сыне была для неё важнейшей в жизни.
– Других нарожаешь, делов-то, – богач удивлённо хмыкнул. – А мальчик сразу мёртвый был, когда вас пастух откуда-то в Совет старейшин привёз. Вы, взрослые, выдержали, а он мелкий, хрупкий. Вы упали откуда-то, говорят, что с неба, но я не верю… Совет всё выяснит, конечно. А я тебя сразу забрал, заплатил, кому надо, и забрал. Что тебе там пропадать? Будешь лучше в богатстве жить, такая красавица. А мальчика пастух обещал похоронить сегодня же.
– А муж? – выдавила из себя путешественница.
– А что тебе муж? Тут он тебе не муж: нигде записей нет, обряда не было. Забудь о нём. Совет старейшин на днях решит вашу судьбу, будут слушать Великий голос. Но голос очень тихий и непонятный – они ещё потом совещаются, трактуют его. А Совет мой практически, – богач воровато оглянулся, видимо, были у него всё же сомнения, – решит, как мне выгоднее будет.
Женщина разрыдалась, потом внезапно вскочила, потерянно огляделась по сторонам и принялась что-то лихорадочно искать, переворачивая постельное бельё, заглядывая даже под ковры на полу.
– Где, где моя одежда? Я должна быть на похоронах! Как вы могли хоронить моего мальчика без матери?! – кажется, она впадала в безумие.
– Ляг ты! – грозно окрикнул толстяк, решительно подошёл к ней и с силой швырнул на кровать. – Я не знаю ничего, найдут пастуха мои люди, всё узнают.
– Я должна, я должна! Я должна там быть, я должна увидеть моего мальчика! – сквозь рыдания причитала мать, всё ещё пытаясь встать, но силы её уже покинули.
– Я сделаю для тебя это. Но ты должна вести себя хорошо!
Толстяк вышел, недовольно хлопнув тяжёлой дверью, люстра закачалась.
Весь день и всю ночь обезумевшая мать то наполняла старый замок криками, то затихала неподвижно надолго. В такие моменты прислуга каждые полчаса заглядывала проверить, не наложила ли пленница на себя руки. В уродливых служанок летели канделябры, картины, подушки, осколки венецианского зеркала в человеческий рост, разбитого голыми руками. Пол был залит кровью, шелка и ковры измазаны. Кровью же из своих изрезанных рук написала она стене напротив кровати, освобождённой от антикварной мазни, имя сына. Когда в последний раз она называла его этим именем? Сколько раз не купила ему желанные игрушки? Когда он улыбался ей в последний раз? Каким он мог вырасти? Почему? Почему? Почему?