Глава IX
В народе молгонов, несущих историю своего существования со времен додемиругийской эры, существовал один обычай. До того как мальчика признавали мужчиной по возрасту, он не имел права жить и кочевать отдельно от отца или его ближайшего родственника. Лишь по достижению совершеннолетия он становился самостоятельным, получал право завести семью и откочевать от родителей, предварительно получив наказ. Отца у Хасара не было, зато был отцовский анда – названный брат, приходящийся молодому кочевнику дядей. Именно он позвал Хасара к себе в юрту накануне его вступления во взрослую жизнь.
Ночь вдали от города никогда не схожа с той, которую привыкли видеть за окном демиругийцы. Иссиня-черная, глубокая и могучая, она властвовала над землей, когда мутное солнце этих мест уходило за горизонт. В ней не было смрада улиц и воя бездомных собак. Не скрипели прогнившие окна старых бетонных городских домов. И, что самое главное, в ней не было липкого страха, заставляющего каждого горожанина обращаться в слух, молясь не услышать тихого тарахтения двигателя «Воронка» или осторожных шагов служителей Надзора за тонкой входной дверью. Молгоны были свободны и оставались верными ей до конца своей жизни. Этот негласный закон передавался от отца к сыну через кровь, едва сердце продолжателя рода начинало биться в материнской утробе. Это и отличало кочевников ото всех остальных людей, населяющих эти места.
Хасар, как ему и было сказано днем, был у юрты своего дяди, как только тьма свалилась с небес на землю и духи света ушли на заслуженный отдых. Молгоны издревле селились в юртах, круглых временных домах из звериных шкур и войлока, потому, что так было удобнее выживать в степи, которая служила домом для кочевников. Однако сейчас жилища его народа мало напоминали дома предков. Теперь это были скорее большие палатки из плотного брезента со складным «скелетом» из металла и дерева, однако, из уважения к традициям рода молгоны называли свои жилища так, как завещали им далекие предки. Хасар откинул полог и вошел внутрь, оставив промозглую ночь за спиной.
– Племянник мой, ты знаешь обычай, – начал дядя Хасара, когда он сел напротив него, – завтра ты станешь взрослым и больше не сможешь кочевать со мной.
Хасар молча кивнул, приняв пиалку с горячим бульоном от жены дяди, которую он так ни разу и не назвал своей теткой.
– Я готов. Все обдумав, я решил отправиться в сторону…
– Нет-нет, – замахал сухими ручонками дядя, – не говори. Мы встретимся только тогда, когда это будет угодно небесам. Перед тем как ты уйдешь, я хочу дать тебе три урока. К сожалению, Уда-Багатур, мой анда и твой отец, не дожил до этого дня, поэтому мой долг дать тебе наставления.
Хасар чуть подался вперед, к крепко сложенному очагу, чтобы уловить каждое слово. Сейчас он услышит их в первый раз, второй будет лишь тогда, когда уже его сын должен будет откочевать. Эти слова нужно будет пронести с собой через всю жизнь.
– Итак, урок первый, Хасар. О нем ты должен помнить всегда, когда видишь или слышишь что-либо. Его ты можешь применить ко всему. Если тебе скажут сунуть руку в пламя костра, вспомни его, и ты не обожжешься. Так вот, всегда ставь все под сомнение. Даже мои слова ты можешь не принять, и это будет правильно. Ведь в тебе не будет слепой веры без принятия и понимания. Сомневайся в каждом. Я не знал за всю жизнь ни единого человека, который был прав абсолютно во всем. В конечном счете правда бывает у каждого своя.
– Ставить все под сомнение, – едва слышно прошептал Хасар, чтобы слова глубже засели в его памяти.
– Второй урок. Когда боги создали человека и дали ему во владение землю, они перестали вмешиваться в его жизнь. Они поступили правильно, ведь человек не кукла, чтобы дергать за нитки, привязанные к его рукам. Они дали нам возможность выбирать. И молгоны последовали примеру богов. Из него и сформировалось еще одно правило. Выбирай сам и дай остальным сделать выбор. Лучше всю жизнь нести бремя своей ошибки, чем довериться чужому мнению. Никогда не лезь к другим с советами и не моли о помощи. Жизнь – это испытание, полное перепутий. И каждый должен пройти ее своими ногами.