Кромка леса с одной стороны упиралась в Хребет, величественно спящий в солнечных лучах, а с другой – резко обрывалась. Очевидно, там был овраг или низина с резким перепадом высот. К горному массиву жалась, словно пытаясь слиться с древним камнем, серая бетонная коробка рукотворной постройки. Без всяких сомнений, именно ее и имел в виду тот слепой полурослик Дакун-Тенгри, называя Обителью какого-то там Голоса.
– Ну, – нарушил ставшую уже столь привычной за время всего путешествия тишину Хасар, – вперед и, как говорится, с песней. Можно про себя, я не против.
Он вновь первым шагнул вперед, водя безразличным взглядом по колосистому полю, словно не замечая его великолепия. Палия и Хасара совершенно не трогало столь резкое изменение демиругийской промозглой поздней осени на раннее кантийское лето. Они будто по привычке, не доверяя ощущениям, продолжали кутаться в куртки, отказываясь признать все то, что их окружало. Даже чумазый Юшка, то и дело показывающийся на виду и ободряюще подмигивающий Лему, так и остался за пеленой их неверия в происходящее. Занятно, как прагматичность и самоуверенность взрослого человека, которыми он с превеликим удовольствием давит в себе детскую романтику, мешают ему воспринимать новый мир с присущей одним лишь детям доверчивостью. Порой, отказываясь от ребячества, как от проявлений слабости, мы теряем если не многое, то что-то, несомненно, очень важное, не так ли?
Легкий ветер, буквально только что гонявший духоту по залитому солнцем полю, стих, уступив место полному штилю. Преющая трава вмиг заполнила ставший ленивым воздух сладковатым терпким запахом полевого букета. Лем вытянул руку ладонью вниз, мягкие колосья приятно щекотали его своими пушистыми краями, осыпаясь дождем из семян при прикосновении. Эти ласковые поглаживания были столь знакомы и близки сердцу подпольщика, что душа его на момент сжалась, вновь вспомнив о тяжелом бремени разлуки с любимым человеком. Вечно непослушные, пушащиеся во все мыслимые и немыслимые стороны волосы Азимки всегда забавляли Лема. Иногда он натирал об одежду пластиковую расческу, чтобы наэлектризовать ее поверхность, а затем украдкой водил над головой занятой чем-то любимой. Естественно, когда та замечала пришедшие в полнейший беспорядок волосы, она начинала сердиться. В сапфировых глазах зажигалась детская обида, которая бывает на, казалось бы, незначимые вещи, брови потешно собирались в домик на переносице, а губы надувались. Ни дать ни взять девочка, которой не купили любимое мороженое. Лему всегда было чуточку стыдно за свою безобидную шалость в эти моменты. Но как же это потешно и бесконечно мило выглядело со стороны!
Вспомнив один из таких незначительных эпизодов, из которых и складывается искреннее счастье, Лем улыбнулся. Внутри снова поселилась уверенность в том, что все тревоги и страхи, имевшие непозволительную смелость терзать его, не имеют никакого основания. Азимка не могла не спастись. Сейчас эта простая истина стала прозрачной, как колодезная вода. Озлобленные, но и настолько же глупые шакалы Надзора, оборотни в черных блестящих плащах, попросту не способны перехитрить Контору и схватить человека, находящегося под ее защитой. Старая Демиругия, еще не зная того, уже бьется в конвульсиях, ведь в ее организме уже растворилась капсула с самым смертельным из ядов – народной свободой. Молодой подпольщик подумал, что ему осталось лишь вернуться назад. И хоть нет больше его квартиры, в этом он был уверен, Контора не бросит их с Азимкой, борцов за свободную Демиругию, на произвол Судьбы. Нужно лишь найти путь домой, что не такая уж и проблема. Ведь, как все знают, если человека ждут, он всегда возвращается.
Поначалу казалось, что до серого наследия старой Республики Кант, так называемой Обители, рукой подать. Но не тут-то было. В светлый день любое расстояние отчего-то кажется меньше. Потому вместо ожидаемых двадцати минут наручный хронометр отмерил вдвое больше, прежде чем они достигли забетонированного пятака, на который выходили герметично запертые двери. Обитель оказалась трехэтажным зданием, словно распластавшимся по земле. Оно вцепилось железобетонными сваями в почву и исподлобья сверлило окрестности взглядом своих забранных в толстую решетку окон из армированного стекла. Над аркой входа, укрывающей сверху двери без единого выступа, висел динамик и видеокамера, защищенная прозрачным колпаком.