Было только одно занятие, на котором удавалось слегка помучить окружающих, потому как не все ж одной страдать? Это были занятия музыкой. Музыкальные инструменты Миру явно побаивались, равно как и она их. Звуки, извлекаемые ею из любого инструмента, предлагаемого наставниками, были больше похожи на вопли заживо препарируемых тупым скальпелем. Породу животного, оттоптавшего ей уши, не брался точно определить никто в Школе. Но все сходились на том, что это был кто-то ну очень крупный и очень тяжелый. Зато и желающих постоять у нее над душой в процессе… музицирования, тоже было… никого. Именно здесь и появилась возможность побыть, наконец, в одиночестве.
Потому что отношения с соучениками у Миры не складывались. Если пара старшекурсников Криштиану Морейра и Фернанду Фару как-то робко пытались за ней вроде как поухаживать, то практически все остальные восприняли ее в штыки. Буквально со второй недели пребывания в Школе начались неприятности. И если сначала все выглядело как случайности, ну, мало ли, споткнулась и упала при входе в аудиторию на радость всем присутствующим, ну, подумаешь, нашли желающие посмеяться над мириными не самыми модными туалетами, ну, бывает, что именно ее попытались, слава Матери-Заступнице неудачно, обвинить в порче оранжерейной баррингтонии азанской, но обнаружив свое лучшее платье разорванным, она крепко призадумалась. А уж порезав на следующий день ногу битым стеклом, каким-то невероятным образом попавшим в ее балетки для танцев, она поняла, что речь идет о преднамеренной травле. И прихватив испорченное платье, направилась прямиком к директору, наплевав на то, что пятнает кровью из пострадавшей ноги паркет.
Директор Алмейда, надо отдать ему должное, принял ее сразу, увидев кровь, вызвал дежурного медикуса, молча выслушал и про насмешки, и про прямые подножки, и про доносы, и про испорченное платье, и про клей со стеклом в балетки. Так же молча осмотрел рану на ноге, пострадавшие вещи и пообещал разобраться. И разобрался, устроив допрос всем студентам с применением артефакта, отсекающего ложь. Результаты оказались… странными.
Узнав о зачинщиках издевательств, Мира буквально оторопела. Ими оказались студенты третьего года обучения: некромант Прошперу Ди Лурдеш Арантеш и Моника ди Магальяинс из огневиков. Им-то она зачем сдалась? Допустим, тот же Арантеш мог злиться на Диану, вывернувшуюся из его липких конечностей, но она-то тут при чем? И чем она не угодила Монике, которую в глаза не видала и о существовании которой слышит в первый раз?
Результатом разборок стал скандал, свидетелем которого оказалась вся Школа. Вот правильно говорят, не выбирайте себе огневиков во враги, тогда от вас останется то, что можно будет похоронить. А Диего Паулу Родригешу Алмейда был огневиком ранга нохоз, с перспективой прима, что означало максимальную «взрывчатость» носителя. То, что он счел нужным сообщить некроманту слышно было наверняка за несколько миль от его кабинета.
А счел он нужным сообщить и об отсутствии у Прошперу чести и достоинства, потому что только законченные трусы и моральные уроды позволяют себе издеваться над слабыми, и, что особенно неприятно, имеют мерзкую привычку выбирать для это представительниц слабого пола. Также директор отметил и непомерно раздутую гордыню некроманта, который третий год подряд зря протирает в Школе парадные портки, но все никак не может превысить слабенький ранг янлер, а способен только амбиции проращивать на пустом месте.
Завершилась беседа тем, что Алмейда назначил Прошперу наказание в виде декады в карцере и пообещал, что подобная выходка была предпоследней. «Мне надоело ограничиваться предупреждениями!» – орал он. «После любого, слышите, Арантеш, любого хоть самого малейшего нарушения Устава Школы Вас ожидает публичная порка с последующим публичным же выкидыванием за дверь Школы магии! Без права на восстановление!»