Омар Хоттабович важно подтянул опояску и, важно выпустив из ушей клуб зловонного дыма, важно произнёс:
– Слюшь, бачка-царь, я тут посидел, мало-мало книжка читал. Я нашёл выход, как усмирить эту непокорную пери и показать ей шиш с маслом, а не три желания. А то эта дочь Шайтана возомнила себя настоящей арабской ведьмой. Правда, не учла того факта, что у истинной ханум есть только два зуба. Одним она закалывает красивых джигитов, а вторым рубит саксаул, – и, покопавшись сзади под складками балахона, выудил на свет желтоватый свиток, от которого явственно припахивало тем самым.
Заметив, что Кощей недовольно поморщился, горячий арабский парень ответствовал:
– А что ты хочешь? Тут готовить не умеют, лагмана нету, лепёшки все толстые, как русский баба, – и он, развернув пергамент, принялся громко читать.
В трактате, написанном древним мусульманским дервишем, описывалось хитроумное заклинание, добытое во время ночных бдений в Радужном Храме, изблёванном в ночном мраке ифритами.
С интересом выслушав повествование до конца, Коша сдвинул набок корону и почесал наметившуюся лысину.
– Всё бы ничего, да где бы надоить молока с трёхсот девственниц? Змею-то мы найдём, проблемы тут не вижу. Видно, придётся тебе, Омарчик, молодых девок за титьки щипать! – и стукнув кованным посохом о мраморный пол, правитель Двувосьмого Царства важно изрёк. – Повелеваю придворному хитроумцу арабских кровей дёргать девок в восьмом царстве за грудь до тех пор, пока не надоит цельный кувшин молока девственниц, который и должен быть доставлен пред мои светлые очи не позднее следующей седмицы!
Сумрак тронного зала расколола небольшая ветвистая молния, подтверждая слова правителя. Злокозненный джинн плотоядно облизнулся, представив себе открывающуюся перспективу.
Блудить на свой страх и риск – это одно, а по высочайшему соизволению здешнего султана – совсем другое. И он представил, как забирается в окно к кикиморе Маришке. Девушка была невеличка, тоненькая, как молодая осинка, но налитые груди свисали двумя самаркандскими дынями. Изо рта сластолюбца даже потекла тоненькая струйка слюны, когда ему пригрезилось, как он накладывает на них свои волосатые пальцы.
Тут не вовремя подвернувшийся столб слегка остудил пыл разгорячённого любителя юных славянских красавиц. Тем временем Кощей прикидывал, сколько лет придётся Шалассу в замке Белой Змеи продержать, чтобы она дала отступного. Как тонкий знаток женской психологии, он прекрасно ведал о том, что хотя невеста и именует себя гордо «ведьма», однако до ужаса и дрожи в коленках боится змей и прочих ползающих гадов. Дело в том, что нужно было сдоить кувшин молока с трёхсот девственниц и напоить им царевну змей, ещё не вылупившуюся из яйца. Тогда скорлупа превращалась в замок из белоснежного мрамора, а вокруг стен кольцом лежала его прежняя владелица, которая одним шлепком хвоста могла справиться с любым чудищем заморским.
В деревенскую лавку, торопясь и отталкивая друг друга, вломилась кучка жительниц:
– Ринка, ты, поди, спишь что ли? Тама твой мужик девок за груди лапает и не только за них! Смотри, уведут у тебя зазнобу!
Моментально побледневшая бабёнка схватила с колышка висевший там платок и, набросив на плечи, ринулась вон из лавки.
Над деревней стоял гогот и пронзительный девичий визг. Возле Лукерьиной избы стояли три богатыря и, заглядывая в окошки светёлки, бурно обсуждали: «А он её как схватил за левую, а она сразу брык в бесчувствие». Иришка недоумённо посмотрела внутрь: ейный супружник, склонившись над беспамятной девицей, распустил ворот рубахи и, сладостно причмокивая губами, мял пальцами две крепенькие округлости. Рядом с ним стоял обливной глиняный горшок, позаимствованный из ближайшей печки.
Молодая жена шуметь не стала, а позаимствовав у пострадавшей стороны увесистую жердину из изгороди, пошла разбираться с загулявшим мужем. Молодухе пришлось добежать до угла избы и перебраться через перелаз. В светёлку она ворвалась, как внушительный смерч, и с размаху опустила увесистую палку на хребтину потерявшего бдительность мужа.
– Ах ты, боров блудливый! Тебе меня мало?! – и женщина принялась охаживать бока незадачливого царского дояра короткими тычками и рёберным пересчётом.
– Вай мэ! – заверещала иноземная нечисть, поскальзываясь и падая на злосчастный горшок, на дне которого поблёскивали три драгоценные капли.