– Вот это сиськи были, аж с ног сшибает! – и, оскальзываясь по известняковым плитам, полез к окошку.
Елена Прекрасная, повесив нос, шествовала по тропинке. Баба-Яга была так сильно недовольна ею и Марьей Моревной, что пригрозила отдать обеих замуж за самых завалящих женихов, каких ей только удастся найти. Жгуче-чёрная коса растрепалась, в бирюзовых глазах появилось выражение безысходной тоски пополам со страхом. Ярина с такими вещами никогда не шутила. Достаточно вспомнить, как лихо она окрутила ушлую рыжую ведьму Шалассу Васильевну из Мира Современных Людей, на которую запал Кощей Бессмертный.
Купеческая дочь возмущённо охнула, оседая на дорожку. Её сшиб с ног новый штатный юрист Царя Двувосьмого Царства, которого, как уже все знали в столице, звали Юрий Анатольевич Шпар, облачённый в строгую деловую тройку цвета мокрого асфальта, верхняя пуговица на рубашке была фривольно расстёгнута, а галстук висел, точно язык Змея Горыныча с бодунища. Лицо было и вовсе пунцовое от летней жары.
«Опять брат Василисы показал норов, Шаласка-то всё ещё под замком, а сам царь не умеет с современными людьми ладить, – лениво подумала девица, – но я тут не причём».
Не придумав ничего умнее, Ленка протянула ножку в сафьяновом сапожке и подставила подножку наглому мужчине. Результат оказался совсем противоположным тому, который она желала получить. Высокий мускулистый юрист, чертыхнувшись, упал на неё сверху, но вот подниматься с земли явно не спешил.
Купеческая дочка к подобному обращению не привыкла, поэтому пнула нахала так сильно, как только смогла, резво вскочила на ноги и, сжимая и разжимая кулаки, кинулась в атаку, вопя во всю силу тренированных дворцовыми и домашними скандалами глотку:
– Ах ты, порос невоспитанный! Тут тебе не там, откуда ты припёрся!
А надо сказать, что в гневе Елена Прекрасная была чудо как хороша: на бледной коже заиграл нежный румянец, бирюзовые очи горели праведным огнём, пышная грудь соблазнительно вздымалась под туго обхватившим девичий стан сарафаном. Даже презрительно скривленные пухлые губки только добавляли неявской красавице того самого колорита, который присущ только законченным стервам.
Юрий Анатольевич покопался в памяти и выудил имя юной прелестницы:
– Знаете, Елена, о вашей красоте ходили слухи, в которые я, как человек прагматичный, поверить не мог, но реальность бледнеет перед тем, что видят мои глаза.
– Ты мне зубы-то не заговаривай, ирод плешивый! Это даже Коту-Баюну и его семейству не по зубам! – набрав полные лёгкие воздуха, она завопила голосом, граничащим с ультразвуком, – Караул! Пожар! Горим! Враги! Чтоб ты подавился, паразит!
Из царского терема выскочила Ярина, сердито сверкая синими бездонными глазищами, и напустилась на расшумевшуюся девицу. Елена всё как на духу выложила Бабе-Яге и обиженно надулась.
– Юрик, не должно с молодыми девками так обращаться, не принято у нас! Ну, вот что с тобой теперь делать, а?
– Женить, и дело с концом! Вы ж, любезная Ярина, грозились эту проказницу отдать самому завалящему жениху, какой сыщется. Так, по мнению вашего внука, именно такой я и есть! – карие глаза под шапкой соломенных волос говорили, что он ни капельки не шутит.
– Ты мне одно, дуре старой, объясни, Юрий Анатольевич, зачем тебе Ленка? Она сколь красива, столь и глупа: отец спит и видит, куда бы пристроить младшенькую, которая жадна до дорогих подарков и стервозна сверх меры.
– Так самое-то для юриста! Гламурные брюнетки моего мира отдыхают, нервно смолят в сторонке и обгрызают ярко-красные ногти под корень.
– Подумаю, соколик, может, ты и прав. Только спешить не будем. Если Ленка за ум возьмётся, глядишь, ещё человеком станет, тогда и партию ей подыщу получше, чем ты. Ох, скорее уж бы Шаласса замуж выходила. Устала я и от тебя, ирода плешивого, и от капризов внука.
Осерчала купеческая дочь, ведро у ворот стоящее, на счастье наглеца пустое, тому на голову одела. Да дёру дала в сторону отцовского терема. Только её и видели.
– Ох, доиграешься, красавишна волоокая! – сладеньким голосочком пропела ей вслед Баба-Яга. – Вот женю на этой бестолочи, будешь знать, как от колдовской науки отлынивать и об одних мужиках и нарядах думать!
Розовая, как молочный поросёнок, Шаласка, закутавшись в банную простыню, бодро прошлёпала в собственные покои. Скинув кусок льняной ткани на пол, она подошла к высокому до потолка зеркалу, задумчиво оглядела себя и покопалась в склянках, стоявших на подзеркальном столике, и вытащила невзрачный пузырёк коричневого стекла. На нём гордо красовалась этикетка, заполненная довольно корявым почерком. «Гамумовый экстракт» загадочно сообщало информационное послание.