Воровато оглянувшись по сторонам, Омар достал из-за пазухи небольшую бутыль, заткнутую кукурузным початком, и, коротко выдохнув, припал к запрещённому источнику. Сладко чмокая губами, он потягивал белёсую мутную жидкость с резким запахом. Когда уровень пойла в ёмкости упал примерно до половины, неверный потомок ифритов крякнул и смачно занюхал рукавом застиранной рубахи. Спрятав сосуд греха обратно подальше от людских глаз, захмелевший джинн расхрабрился. Горделиво подбоченясь, мрачно заявил, глядя в никуда:
– А теперь мы идём по бабам! Нас к ужину не ждать! Если будет срочный вызов во дворец Кощея, присылай гонца!
Нелепо подпрыгивая, он несколько раз тщетно попытался взлететь, но то ли самогон был не той системы, то ли джинн переоценил свои скромные возможности. Однако бабскому ходоку удалось только громко шлёпнуться наземь, где он и засопел, подложив под голову кулак, а второй рукой пытаясь нащупать несуществующее одеяло.
Уже совсем стемнело, когда всполошившаяся Ирина отправилась на поиски безголового мужа, с которым днём крупно поругалась. Омар снова пытался приставать к кикиморе Маришке, не заметив, что супруга уже вернулась от тётки Авдотьи с увесистым кувшином сливок в руках. Увидев, что супруг снова поёт песни «Луноликой Пери», и всё просит у неё «дать его жаждущим губам прикоснуться к плоду граната», разошлась не на шутку.
Занавесив пару крохотных оконец, женщина зажгла восковую свечу и прилепила её рядом с маленьким оловянным зеркальцем. Тихо зашелестев тканью, сарафан лесной гадюкой обвился вокруг её ног. Сдёрнутая крепкими руками рубашка отправилась на печку. Оставшись в чём мать родила, Рина придирчиво оглядела себя.
– У, нехристь заморская! – пробурчала капризным голосом, покачав на ладонях тяжёлые полушария грудей, продолжила. – Гранаты ему продавай, тут такие дыньки пропадают!
Затем огладила себя по широким бокам и принялась натираться купленной тайком у Шалассы настойкой:
– Почитай уже год, как мужняя жена, а детей ещё нету. Я тебе покажу, как уклоняться от мужчинских-то обязанностей!
Бедная женщина и не знала о дьявольском характере зелья, купленного из-под полы. Решив, что кашу маслом не испортишь, она набулькала маслянистой жидкости в сложенную ковшиком ладонь и от души растёрла по упругому животу и бёдрам, затем, подумав ещё немного, вновь набрала эликсира, но на этот раз он последовал в то заветное местечко, которое начинает громко пищать, когда ему очень хочется. Напоследок удобрив и «замечательные дыньки». Она и не заметила, что использовала коварное зелье до последней капельки.
Женщина выудила из стоящего в углу сундука чистую льняную рубаху, пересыпанную сушёной ромашкой и лавандой, и попыталась расчесать костяным гребнем буйную поросль над Вратами Наслаждения. Жёсткие курчавые волосы, завивающиеся тугими колечками, поддаваться не собирались. Сплюнув с досады, она оставила тщетные попытки сделать модный ныне начёс, как советовал приобретённый у той же ведьмы журнал распутной заморской девы Кабаре де Путанье.
«Чтоб её родимчик схватил с таким именем! Ишь, какие мужики пошли: без причёски у них не заводится агрегат»! – набросив поверх рубахи расшитый лазоревыми шелками сарафан и натянув модную душегрейку, на поле которой болталась бумажка с чудными письменами «Гуццы», первейшая деревенская красавица была готова к поискам проштрафившегося супруга.
Козловые полусапожки уверенно несли свою хозяйку по деревенской улице, крепко вбивая острые каблучки в плотный суглинок. Зная, что её необрезанный донжуан любит промочить горло в тихом местечке шайтан-водой, она принялась методично обходить излюбленные закутки Омара. А тем временем колдовской эликсир приступил к своему чёрному делу: щёки молодой женщины раскраснелись как после корца ставленого мёда.
Кровь бурлила как весеннее половодье уже через несколько мгновений, и тонкая ткань уже начинала вызывать неприятные ощущения, прикасаясь к особо чувствительным участкам.
Вскоре пропажа обнаружилась: на выгоне за общественным малинником, пуская в пыль тягучие ниточки слюны, сладко посапывал заморский джигит из рода джиннов. На земле вокруг него валялось несколько горстей издохших от крепкого амбре мух. Из торчавшего кверху острого уха курился лёгкий лиловатый дымок – неизменный спутник потребления шайтан-воды.