Степан подкинул веток в костёр. В пламени костра возник силуэт - худенькая девчушка с острыми плечиками.
- Спаси меня, добрый человек! Увези отсюда! Буду тебе женой верной, али сестрой, коль жена есть... - жалобный голос послышался так явственно, что мороз пробежал по загривку.
- Марфинька?
Степан вскочил, замахал руками, разгоняя дым. Обежал вокруг костра. На том месте, где только что виднелся силуэт, быстро таяло светлое пятнышко - и следочка не осталось. Померещилось?..
Наступила осень. Позади два года боёв с басурманами, коих бил Акиньшин нещадно. И хотя пущенным кровям радоваться так и не научился, труса из души кое-как, по каплям, выдавил. Неможно иначе на поле бранном. Ежели не ты врага, так он тебя, - известная истина. У татарина рука не дрогнет, приложит копьём али махнёт кривой саблей, и останешься лежать со своей девичьей нежностью в басурманской земле. Обрывать на чужбине молодую жизнь не хотелось. Степан окреп телом, глядел твёрдо, носил жёсткую рыжеватую бороду. Руки его теперь могли управляться пищалью и бердышем так же ловко, как давеча пером.
Тут другое. Чуял Степан, что здесь, за Камнем, как-то неладно. И дело не в вогулах, селькупах или воинах татарских. Перед этими - казаки шеи не гнули, да и положили их несметную тьму, остатних - обязали к ясаку. Суровая ледяная страна - Сибирь. Имелось здесь будто чьё-то тайное влияние, чья-то невидимая рука заправляла всем в неведомых целях. Не давалось в руки богачество, без которого не можно им домой воротиться. Удача, словно девка-гулялка, то подпустит близёхонько, а то покажет язык, махнёт подолом, отвернётся стыдливо. Возьмут было казаки ханский улус малой кровью, захватят пленников, товаров разных, изумрудов-яхонтов, оружие - и размечтаются, как домой ворочаться станут... А тут - на тебе: налетит откуда не возьмись отряд конников да перебьёт людей. От добычи пшик один. Малые кровя большими оборачиваются. И снова манит лукавая девка - другими улусами, новыми сокровищами. И снова ловушка. И рад бы повернуться лицом к своему страху. Только где он? Нет никого вокруг. Будто в самом воздухе шевелились злобные силы, смутно угадывались во мраке, пугали.
В ветреный день росы нет, в раздумьи сна нет. Кому рассказать-поведать о сомненьях своих? Казакам? Они грубнее, не поймут, засмеют. Вон Микита храпит рядом. Зойный казак. Он первый задразнит... Ермаку Тимофеевичу? Тому и так не сладко. Столько добрых товарищей потерял. Да и что говорить-то? Что враги ведут себя вероломно?.. Это он и сам видит. Что ночами приходит Марфинька и плачет жалобно?.. Как о стыдном таком скажешь?.. Воротить бы назад - не дал бы в обиду боярышню! А так... Тем паче, не до этого атаману. Не спит ночами, тоже ворочается.
Сильно потрепало войско гулянье по Сибири, лютые зимы да неприятель... Большая часть казаков костьми устелила, удобрила и без того тучную землю. Оставшиеся в живых роптали:
- Разве для погибели своей идём за Ермаком Тимофеевичем?
- Разве смертушки на чужбине желали?
- Помрём мы здесь.
- Никак не можно отступать, робяты. Побежим - догонит Кучум и не то что стрелами, камнями закидает голые спины. Тогда точно помрём, - говорил Ермак. - Терпите, братцы. До самого сердца Сибирского ханства дошли. Чего уж теперь? Впереди один Искер. Дворец Кучумов, полон злата-серебра нас дожидается. Захватим его, а уж с ханским богачеством и к царю возвращаться можно.
Казаки плыли на стругах, а по берегу их сопровождали конные разъезды. По всему было видать, что Кучум стаскивает силы и готовится к бою.
Река шла на сужение. В самом узком месте, преграждая путь, натянуты толстые цепи. Не пройти стругам. Стали приставать к берегу. На нём будто мишени выстроились вершники.
А они и есть мишени.
- Ату их!
Казаки пальнули из пищалей дружно, басурмане отступили, очистили берег, попрятались за широкой засекой.
- Давай, высаживайся! Быстрее, робяты! - командовали атаманы.
Казаки вылезали из стругов и, не размяв затёкших ног, бросались бежать в гору. Но тут же сами открывались для Кучумовых лучников. Стало темно, будто лопнула тяжёлая туча и хлынул из прорехи дождь. Так густо полетели стрелы. Кто за кустом спрятался, кто к земле приник. Да только не можно нигде укрыться - видны сверху как на ладони. Будто траву покосило воинство. Склон мёртвыми телами покрылся. Дрогнули казаки, отступили к стругам обратно. Ободрились враги. Выскочили из проломов в засеке конные и пешие, пустились в погоню. Впереди на чёрном коне - всадник в богатых одеждах, метался и прыгал лисий хвост на высокой шапке.
- Не спеши, - сказал Ермак, - пусть подойдут поближе.
Можно разглядеть уже, как сверкают злобой узкие глаза, топорщатся чёрные усы над стиснутыми зубами. Звякают доспехи. Шибает в нос едкий запах конского пота.
Атаман махнул рукой.
- Ату их! Гойда! Вот теперь либо победим, либо поляжем!
Казаки открыли огонь. Храпели и падали, скатывались с берега кони, подминая под себя седоков. На Степана надвигался вершник на чёрном коне. Акиньшин выстрелил. И будто подтолкнул кто под локоть. Промахнулся. Рухнул на скаку конь. Взметнулся к небу рыжий хвост на шапке, упал наземь и заволочился, подметая палую листву: всадник пополз проворно к своим.
- Ну, чего мажешь, девуня? - Пока Степан перезаряжал, Микита Сиволап уже выдернул копьё из спины врага.
На берегу, у самых стругов разгорелся рукопашный бой. Казаки рубились не на жизнь, а на смерть.
Потеснили басурман, прогнали с берега, ворвались за засеку, вошли в столицу. Войско татарское будто растворилось. Не видать ни конного, ни пешего. И дворец ханский пуст. Ни золота, ни изумрудов-яхонтов, ни другого богачества.
- Увезли! Снова опоздали! - бросил шапку оземь Микита Сиволап.
- Опять не успели... обманули... - галдели казаки.
- Робяты, подберите коней, которые целые, да скачите вслед. Один отряд прямо вдоль реки, а второй в обход леса. Кто нагонит Кучума, пришлите гонцов, подмогнём, - скомандовал Ермак.
***
Уставшие, не пришедшие ещё в себя после боя, злые от постигшей неудачи, казаки скакали кромкой леса.
- Гляди, следы! - крикнул Сиволап и спешился.
- Это не татары: лошади не так подкованы, - сказал Степан, разглядывая следы среди жухлой травы.
- А, мне всё равно, держитесь, вороги! Ух, зарублю! - Микита вскочил в седло и понёсся вперёд.