Вскоре после отъезда представителя округа, примерно в полдень, в штаб корпуса поступило письменное распоряжение штаба КОВО о передислокации соединений в запасные районы. Его тут же продублировали командирам соединений и корпусных частей. Вечером обе танковые и моторизованная дивизии оставили зимние квартиры в [10] Бердичеве, Житомире, Виннице и вышли в назначенные районы сосредоточения.
Уже в сумерках мы с генералом Фекленко догнали на марше полки 43-й танковой дивизии. Отрадно было видеть, что во всех колоннах четко соблюдалась дисциплина марша: боевые машины, автотранспорт, тракторы-тягачи артполков с орудиями на крюке двигались на установленных дистанциях; на головных машинах с флажками и фонарями в руках сидели наблюдатели, исправно передававшие сигналы управления движением; на изгибах дорог и развилках действовали регулировщики. Строго соблюдалась светомаскировка.
Неплохо была организована и комендантская служба. Колонну каждой части на конечных пунктах сосредоточения встречали специально выделенные командиры, которые указывали места расположения штабов, батальонов и даже рот. Поэтому и марш, и размещение частей прошли без малейших происшествий.
В лесной избушке — штабе дивизии нас встретил комдив 43-й танковой полковник И. Г. Цибин. После его короткого доклада генерал Фекленко предложил пройтись по полкам. Вместе с Цибиным и начальником отдела политической пропаганды дивизии полковым комиссаром А. В. Погосовым мы побывали в танковых, мотострелковых и артиллерийских подразделениях. И всюду чувствовалась высокая организованность, образцовая дисциплина. Я далек от того, чтобы расточать похвалы командирам, которые добились этого в короткие сроки. Однако не могу не упомянуть, как четко отдавались и исполнялись команды, как под надежным прикрытием деревьев на довольно просторных, умело выбранных для паркования полянах, к которым вели расчищенные от валежника просеки, устанавливались танки, бронемашины, автомобили, орудия и минометы. Причем не пострадало ни одно деревцо, хотя в лесу было довольно темно.
К двум часам ночи сосредоточение частей закончилось. До утра личному составу было приказано отдыхать. Возвратившийся в штаб корпуса полковник Девятов доложил, что и в Житомире, и в Виннице вывод соединений прошел так же успешно.
В течение следующего дня в районы сосредоточения войск небольшие колонны автотранспорта вывезли склады с продовольствием и боеприпасами. На зимних квартирах согласно приказу командира корпуса остались лишь [11] штабы да дежурные подразделения — точь-в-точь как это всегда делалось во время учебных выходов в поле.
Два дня под руководством командиров личный состав занимался проверкой материальной части вооружения и боевой техники, устранял выявленные в ходе марша неисправности. Опыт лучших подразделений и отдельных воинов тотчас же распространялся агитаторами и отражался в стенной печати.
К вечеру 21 июня командиры дивизий и корпусных частей доложили о полной боевой готовности. То, что соединениям корпуса, которые, по существу, еще не закончили формирования и сколачивания подразделений, оказалось по плечу решение этой ответственной задачи, в значительной мере явилось итогом большой и целенаправленной партийно-политической работы, проведенной накануне политаппаратом.
Как и все политработники отдела политической пропаганды и офицеры штаба корпуса, я в эти дни выезжал в ближние и в дальние гарнизоны, находившиеся западнее Житомира и Винницы. Во всех первичных партийных и комсомольских организациях были проведены собрания, посвященные авангардной роли коммунистов и комсомольских активистов в боевой подготовке. О возможных осложнениях во взаимоотношениях с фашистской Германией мы говорили осторожно, но как о вполне реальном факте.
И надо сказать, люди почувствовали приближение грозных событий. У бойцов и командиров заметно повысилось чувство личной ответственности за состояние дел в экипаже, расчете, во всем подразделении или части. Повсюду наблюдалось оживление, резко повысилась активность воинов. Теснее стало общение командиров и начальников с подчиненными. Люди словно преобразились за последние дни: подтянулись и внутренне собрались, повысилась исполнительность, целеустремленность и настойчивость в решении служебных вопросов.
Стоял ли часовой на посту у площадки для паркования машин, у склада с боеприпасами, чистил ли боец винтовку, производилась ли выверка прицельных приспособлений орудия или танковой пушки — все выполнялось с особой тщательностью и прилежностью, с полным сознанием важности выполняемой в данный момент частной задачи для повышения боеспособности и боеготовности подразделения. [12]
В мотострелковой роте 40-го мотострелкового полка, которой командовал лейтенант Ф. Корнеев, я наблюдал такую картину. Бойцы с закатанными по локоть рукавами заканчивали ремонт двигателя бронемашины. Броневик сверкал чистотой. Даже при желании невозможно было найти где-либо следов грязи или копоти, хотя рота преодолела несколько километров по заболоченному лугу, прежде чем добралась до отведенного ей участка в лесу.
Бросалось в глаза и то, что всеми работами руководили младшие командиры: ни взводных, ни лейтенанта Корнеева в расположении роты не было.
— Где же ваши командиры? — поинтересовался я.
— Командиры взводов на инструктаже пропагандистов, а комроты вызван на совещание в штаб батальона, товарищ полковой комиссар! — четко отрапортовал старшина роты. И, как бы предупреждая последующие вопросы, уточнил: — Мы заканчиваем техническое обслуживание последней БМ-10. У нас младшие командиры и механики-водители хорошо знают материальную часть, товарищ полковой комиссар...
— Где же ваше личное оружие? — спрашиваю командира одного из отделений, который вытирал ветошью замасленные руки.
— Да вот оно, наше оружие, — ответил тот улыбаясь и, подбежав к стоявшей неподалеку аккуратно, я бы даже сказал, красиво выстроганной и сколоченной из ошкуренных жердей пирамиде, отдернул полог из брезентовой накидки. Винтовки в пирамиде стояли чистые, смазанные, с открытыми по-уставному затворами — как они обычно хранятся в казарме.
Не зря, значит, мы так настойчиво добивались все эти месяцы повышения роли младших командиров в руководстве своими подразделениями и в воспитании подчиненных.
— Сколько случаев нарушения воинской дисциплины имелось в роте за последние пять дней? — вновь спрашиваю старшину, думая про себя, что уж этого-то он за делами не упомнил. Ан нет!
— За последний месяц — ни одного. Десятерым бойцам и двум командирам отделений командир батальона объявил вчера благодарность за умелые действия на марше. В течение июня каждый второй мотострелок имел поощрение... [13]
Несколькими днями позже, когда мы уже стояли в лесу под Ровно, ко мне попала сводка взысканий и поощрений по корпусу за третью декаду июня — ни одного взыскания даже на уровне командиров рот и взводов в течение 19, 20, 21 и 22 июня! В этом факте как в зеркало отражался уровень морально-политического и боевого состояния воинов соединений. В грозные для Родины часы они сплотили свои ряды, стали требовательнее к себе, подтянулись.
Чувство сплочения, единения передалось и членам семей командного и политического состава. Интересно прошла, например, беседа, которую провел с женами наших командиров и политработников в одном из танковых полков 43-й дивизии батальонный комиссар Н. Васильев, старший инструктор отдела пропаганды корпуса. Женщины, подобно барометру, чутко отреагировали на все, что происходило за два дня до войны.
Они были уверены, что уход полков по тревоге — чисто учебное мероприятие. Но что-то интуитивно тревожило их. Не случайно в ходе беседы женщины потребовали, чтобы их начали наконец обучать военно-медицинским профессиям. Мария Мордовина, жена командира танковой роты, мать двоих детей, заявила при этом, что, если начнется война, она никуда из части не уедет, а будет вместе с мужем воевать в качестве медсестры. Ее горячо поддержала подруга Валя Мухина, другие жены командиров...