– С артиллерийской точки зрения? – Аляска торопится ответить. – Полегче стало. «Тюльпан», «Смерч», ТОСы с одной стороны, «Краснополь» и «Смельчак» – с другой.
Проза слышал обо всем, но про последний ничего не знает:
– А что за «Смельчак»?
– Это 240-миллиметровый управляемый снаряд для «Тюльпана». И потом, – снова звонит телефон, но Аляска не хватает трубку сразу, медлит, – заменяемость. Не хватает 120-миллиметровых снарядов для «Нон», есть ничуть не хуже 125-миллиметровые танковые выстрелы. В достатке. Выкручиваемся!
– Когда побеждать начнем, товарищ полковник?
Аляска думает минуту, смотрит по сторонам, словно ищет поддержку младших офицеров, и тщательно выговаривает каждое слово:
– Когда снимем маски и наденем погоны!
– А как же секретность? Как же безопасность?
– Чья?
Проза чувствует подвох и молчит, а командир полка отвечает на свой вопрос сам:
– Кого нам бояться? Две чеченские войны террористов не боялись. На своей территории войну вели. А сейчас что?
– Ну, может, украинского подполья боимся.
– Какого подполья? Его тут, на этой территории, нет. Да, случаются диверсанты и теракты, но так это кое-кому работать лучше надо.
Проза морщится.
– Или мы стесняемся целей и задач специальной военной операции? – гнет свое Аляска. – После победы с фронта вернутся сотни тысяч людей, им скрывать, что они воевали?
– Ладно, согласен, а погоны? Это же от снайперов, я правильно понимаю?
Аляска чешет переносицу:
– Правильно… Но боец должен видеть своего командира. Это для духа важно.
Звонок телефона прерывает разговор, Аляска берет трубку и, односложно ответив, восклицает:
– Война! Стой! Занимаемся отчетами!
Аляска приказывает дежурному вызвать на ППУ Селена, потом оборачивается к Прозе:
– Стрелять научились! Артиллеристы третьим снарядом в цель попадают. Два пристрелочных – и сразу накрытие. Осенью так еще не умели! Саперы! Красавцы! Расстояние до опорников хохлов маленькое совсем. Они станок для дистанционного минирования берут… – Аляска говорит медленнее, словно догадывается, что Проза слыхом не слыхивал о комплектах дистанционного минирования. – Подползают поближе и кладут противопехотные мины прямо к хохлам в траншеи. Какие планы у вас?
– Хотелось бы народ повидать, знакомых по Херсону. Тех, кого в книжку вставил. А то ведь будут узнавать себя среди персонажей. Не знаю, хорошо это или плохо?
Аляска пожимает плечами и молчит.
– Это ж все-таки художественная литература. И просьба к вам будет. – Голос Прозы становится неуверенным. – Хочу книжку о луганских казаках написать. Не одни же десантники воюют. А вы тут все рядом наверняка. Замолвили бы словечко.
Аляска молчит.
– Я к Дрозду обращался, тот нашел однокашников среди луганских ополченцев. Но мимо. Их комбриг отмахнулся. «Не мешайте воевать», – цитирует Проза.
– Оставайтесь у нас, Андрей Владимирович! – предлагает командир полка. – Чего вам эти творческие поиски? Наткнетесь на бухариков, разочаруетесь, напишете херню. А мы вам много чего нарассказываем. Поджопную машину дадим. Скоро в наступление идем. Другая война. Ваша книжка про Херсон уже устарела! С кем здесь уже встречались?
Проза перечисляет, кого видел.
– Вот с нашим танкистом геройским побеседуйте! – Аляска показывает на бойца, который сидит в дальнем конце подвала.
Молоденький, смуглый, по брови заросший черными как смоль волосами танкист отчаянно трясет головой, гримасничает по-детски, пробует укрыться от всевидящего ока командира полка за столбом. Проза читает по его губам: «Нет! Не буду разговаривать», но все равно идет к танкисту. Да это же Кластер, тот самый. Видео его боя с колонной бронетехники «немцев» обошло прошлой осенью весь Интернет. И Проза видел эту запись в оригинале, необработанной.
Делать нечего, приказ есть приказ, Кластеру придется разговаривать с любопытным писателем.
– Лучше всех воюют молоденькие лейтенанты, я верно считаю? – спрашивает Проза.
– Нет! Человек может пять лет учиться, потом жить на полигоне. А потом на войну попал… Если чести нет, если духа нет, то грош цена такому на поле боя.
– А в моей книжке ты погиб.
Кластер не отвечает.
– Я решил, тебя той ночью ДРГ из минометов накрыло вместе со всеми.
– У меня три танка было. Хохлы перли. Я решил: никуда не уйду! А ребят сберечь решил, дать отдохнуть. Вот их в тылу и накрыло. – Вопреки щуплой комплекции танкист слова роняет тяжелые, словно болванки. – Беречь и жалеть неправильно! Никого больше жалеть не буду! Пусть лучше при мне будут. Хотя вру. Одного мехвода после третьего ранения отправил. Хватит судьбу дразнить – пусть служит в ППД.