— По-о-вод, — слышит Дениска команду, и Лягай послушно переходит на рысь.
Далеко, у самого горизонта, зачернели хаты небольшой деревушки. Переливаясь волной, вокруг звенело жито. Докатываясь до окраины деревушки, оно разбивалось прибоем о стенки хатенок, и сама деревушка походила на древний корабль, ставший на якорь и потерявшийся в этом золотисто-лазоревом море.
На площади посреди деревушки спешились. Дениска надел на жеребца торбу с овсом, порывшись в тороках, достал кусок сала и вслед за длинноногим Василием Дударем двинулся к ближней хате.
— Здравствуйте, хозяева, — весело сказал Дударь и положил на стол большую буханку хлеба. На лавке, поодаль от стола, сидел, опустив голову, крестьянин, на кровати стонала женщина.
Подняв голову, крестьянин мутными глазами глянул на хлеб и, мучительно сжимая челюсти, отвернулся.
— Давай, отец, подзаправимся, — радушно приглашал хозяина Дударь.
На изможденном лице крестьянина мелькнула робкая недоумевающая улыбка.
— Как, отец, по-вашему — кушать? — допытывался конник.
— Есць… есць, — медленно выговорил крестьянин, неотрывно глядя на еду.
— Ну вот и садись есць.
— Неможно, пане, — через силу отказался хозяин.
— Не верит, боится, — грустно сказал Дударь. — Ну, давай, жми ты, ягненок. — И он отрезал себе и Дениске по ломтю хлеба и куску сала.
Ели молча, неторопливо.
Через полуоткрытую дверь было слышно ржание лошадей и говор красноармейцев, толпившихся у колодца.
С порога, разглаживая желтые усы, заглянул Колосок.
— Вот вы где! — сказал он. — Я думал, куда подевались? А они сало с салом едят, да салом заедают. Дайте хоть кусочек!
— Кусочек можно, а второго не будет.
— Это отчего ж?
— Отцу оставить надо, — промолвил Дударь, отрезая Колоску шматок сала. — Видишь, у него больная лежит.
Бойцы доели, поднялись из-за стола, и Дударь, закуривая, подошел к крестьянину:
— Спасибо, отец, за приют. А хлеб да сало возьми, поешь на здоровье.
Крестьянин приподнялся, нерешительно протянул Дударю руку.
— Дзянькуе, — проговорил он чуть слышно.
На улице, пробираясь между лошадьми, почти перегородившими наискось перекресток, Колосок, Дениска и Дударь отыскали Буркина. Начальник команды разведчиков, стоя у ворот, о чем-то дружелюбно разговаривал с лошадью. Увидя бойцов, кивнул Колоску:
— Ты мне и нужен, — в разведку пойдешь!
— Один?
— Захвати Дениску.
Колосок и Дениска выехали за деревню.
По небу бежали сероватые облака. В воздухе пахло перезрелым житом, землей и конским потом. Лошади шли, настороженно поводя ушами. Проехали молча километра два, на пригорке остановились. По противоположному скату, под гору, спускалась вражеская пехота.
— Видишь? — взволнованно спросил Колосок.
— Вижу.
— Сколько, по-твоему?
— Много, — совсем не по-военному ответил Дениска.
Разведчики крутнули лошадей, пустили их в намет. Пуля тонко прозвенела над степью, вслед за ней вторая взбила пыль впереди на дороге.
В деревню ворвались на всем скаку, всполошив отдыхающих бойцов.
Командир полка (все бойцы с сыновней нежностью звали его по отчеству: «Терентьичем») спокойно выслушал разведчиков.
Стройный, ловко перетянутый в талии солдатским ремнем, Он бросил отрывисто:
— Ладно.
А еще через несколько минут полк уходил из деревушки. Крестьяне, собравшиеся у околицы, снимали шапки. На выезде в степь от толпы отделился хозяин той хаты, где отдыхали Дениска, Дударь, Колосок. Он дружелюбно сказал Дударю:
— До видзения[1].
— До видзения, отец, — ответил Дударь.
…Шли долго. Уже впереди и слева проступили очертания какого-то местечка, а противника все не было видно. Дениска и радовался (ведь всякий бой страшен), и печалился: неужели и сегодня не будет настоящей схватки?
Со стороны местечка вдруг гулко докатились орудийные выстрелы.
Слева раздалась команда. Дениска, стараясь делать все, как Дударь, повернул коня, ухватился рукой за эфес, выхватил шашку и насторожился. Тонкий луч солнца упал на клинок, блеск ослепил глаза. Лягай рванул широкой рысью. Под копытами, уходя из-под ног, рассыпалась земля. Окраина местечка стремительно приближалась. На ней поднялась, побежала и снова залегла зеленая цепочка неприятельских солдат.
Дениска крепче сжал эфес. Ухо ловило стук копыт — цок, цок, цок. И торопливо отзывалось на этот цокот сердце — так, так, так.