— Ага. Это как раз то, что нам нужно.
Несмотря на всю серьезность своего положения, Бренна ощутила, что улыбается во весь рот. Потом попыталась сесть, чтобы осмотреться по сторонам: в помещении было темно как в сердце оранжиста. Это удалось ей только с третьей попытки — тело плохо повиновалось ей. По спине рассыпалась водопадом тяжелая грива длинных распущенных волос. Одежда показалась ей холщовой. На шее она нащупала тяжелую ленту холодного металла, концы которой сходились у ложбинки между ключицами. Ни хотя бы чуть выделяющегося в темноте силуэта окна, ни одного луча света сквозь дверную щель она не видела. Новая мысль пришла Бренне в голову, от которой она едва не поперхнулась. Может, хозяйка тела слепа? В ответ в голове ее прозвучал негромкий смешок Морганы, а потом та взяла на себя контроль над руками, заставив их пошарить по деревянной поверхности — наверное, это был невысокий стол. Пальцы нащупали два небольших твердых предмета и подобрали их. Бренна старалась не вмешиваться в процесс.
Привычным движением руки под контролем Морганы ударили предметы друг о друга. В темноте сверкнули искры, и на мгновение Бренна испытала чувство огромного облегчение: по крайней мере она была не слепа. Она высекла еще сноп искр, и на этот раз несколько их упали в какое-то сухое вещество, в котором с треском разгорелись красные огоньки. Она осторожно подула на трут — комок высушенного моха в глиняном сосуде, — и огонь разгорелся маленьким, но ровным пламенем. Она нашла взглядом наполненную маслом лампаду из грубо обожженной глины — казалось, ее только что вынули из какого-то археологического раскопа. Бренна осторожно подняла горящий трут и зажгла торчавший из масла фитиль.
Засветив лампаду, она загасила мох и некоторое время сидела, глядя на этот до ужаса древний глиняный светильник. Помещение залил неяркий теплый свет, позволивший ей разглядеть другие непривычные детали. Она сидела в маленькой комнате, оштукатуренные стены которой были покрыты характерными фресками. Стиль росписи, несомненно, относился к древнеримской культуре: птицы, сады, постройки, загадочные женские фигуры, исполняющие какой-то религиозный ритуал, включавший в себя вино, и птиц, и танцы. Она почти воочию слышала музыку нарисованных лир и дудок. От украшенных цветами алтарей поднимались нарисованные завитки дыма. Пол комнаты украшался мозаичным изображением какого-то античного мифа — кажется, Прозерпины и Цереры, решила Бренна. Тревога снова охватила ее и тут же погасла, когда она увидела на стене среди всего этого языческого великолепия маленькое распятие.
— Где я? — вслух прошептала она.
— Как где? — прошелестел в мозгу ответ Морганы. — В Кэр-Удей, разумеется…
Бренна все еще пыталась переварить этот ответ, когда дверь распахнулась, и в комнату влетел запыхавшийся юноша.
— Тетя Моргана! Быстрее, тетя, идемте со мной! — Голос мальчишки срывался от волнения. — Там… Арториус и дядя Анцелотис… они приехали со страшными вестями. Лот Льюддок погиб в бою с пиктами на границе, а Анцелотис упал без сознания при въезде в Кэр-Удей!
Кровь разом отхлынула от лица Морганы. Она испустила сдавленный вскрик и пошатнулась, готовая вот-вот лишиться чувств от потрясения. С болью и ужасом Бренна поняла, что этот Лот Льюддок приходился Моргане мужем. Надо отдать мальчику должное: он тут же плеснул в чашку вина из стоявшего рядом с лампадой глиняного кувшина и осторожно поднес к ее губам. Чтобы не упасть, Моргана привалилась к пареньку, крепко стиснув его руку. Дрожащими руками она приняла у него чашу и сделала глоток. Однако когда она совладала с собой и заговорила, слова ее потрясли Бренну.
— Саксы могут воспользоваться нашим смятением… Боже праведный, Медройт, худшего момента для смерти твоего дяди не найти. Мы не можем позволить себе выказать саксам свою слабость, иначе они набросятся всей стаей, как шакалы в ночи, растерев нас между молотом своих мечей и наковальней надвигающихся пиктов.
Думать в такую минуту прежде всего о своем народе…
И все же боль утраты жгла сердце, которое они делили теперь вдвоем, и это заставляло ее (или их) пальцы еще крепче стискивать руку племянника. А где-то там, вдалеке, в милях пути по древней каменной дороге, по которой они с Медройтом пришли сюда — римской дороге, сообразила Бренна, пронзившей шотландские холмы, — у Морганы остался сын, который должен стать королем. Ее боязнь за безопасность мальчика и его младшего брата горела почти так же сильно, как горе, а жгла вдвое больнее. И Бренна не могла остаться безучастной к этим переживаниям, от которых ее уважение к скорбящей королеве росло все больше.