Ходила с «Геркулесом» всегда и малая бронелетучка с краном и запасными рельсами — шпалами на случай, если какая — то досадная причуда судьбы повредит пути. Зачастую страховать гиганта отправляли и старенький заслуженный бронепоезд «Гектор», который пускали вперёд, отчего тот и претерпевал регулярно всяческий ущерб.
Но на сей раз «Геркулес» отправился один. Значит, дело действительно срочное.
Молли не успела обдумать всё это, потому что в порту заревел гудок. Два буксира осторожно тянули к причалам низко сидящую громаду «Канонира», тяжёлого монитора береговой обороны. Он ушёл из гавани четыре дня назад и — говорил папа за ужином — не ожидался раньше, чем через две недели.
Что — то и впрямь случилось.
— Молли, ты глянь! — аж задохнулся рядом Сэмми.
Солнце скрывали низкие тучи, к ним примешивалась всегдашняя дымка, висевшая повсюду в Норд — Йорке, сыпала снежная крупа, но Молли всё равно отлично видела, что монитор сидит в воде почти по самую палубу, куда глубже, чем полагалось. Увидела следы гари на серых боках рубки и боевой башни с торчащими жерлами четырнадцатидюймовых орудий. Сбитые ограждения мостика, отсутствующие стеньги и леера; из окрестностей трубы исчезли выгнутые раструбы воздухозаборников, без следа сгинули оба паровых катера. Нет и пары скорострелок правого борта («QF орудие Мк II калибра 4 ⅝ дюйма, длина ствола 40 калибров, вес снаряда 45 фунтов», — тотчас произнёс голос у Молли в голове) — на их месте выгнутые и перекрученные полосы металла, словно зверь драл лапами древесную кору.
Что случилось? Почему? У Rooskies же нет тяжёлых пушек! Да и выглядел бы монитор после артиллерийского боя совершенно иначе.
Они смотрели на медленно проплывающую громаду. А это что ещё такое?
— 3-зубы как б-будто? Или нет, клюв? — Сэмми широко раскрыл глаза.
И точно. Кормовую надстройку наискось прорезало нечто вроде огромного топора, а на крыше её чётко отпечатались странные следы — монитор точно пытались взять на абордаж, закидывая на борт множество канатов, оканчивающихся массивными и острыми крюками.
— Молли, что это?
— Осколки, наверное, — неуверенно предположила та. — Мина могла взорваться, в минном аппарате, например, у дестроера рядом… осколки разлетаются, а если, скажем, ещё и мачта упала как — нибудь неудачно…
— Не, Молли. — Сэмми стучал зубами от страха. — В-волшебство это, Молли, точно тебе говорю!
— Тише ты! — оборвала его девочка. — Даже вслух такого не произноси!
Магия — страшное дело. Магия — ужас и проклятие Норд — Йорка, как и всей Империи. Магия появилась после Катаклизма, как, откуда, почему — никто не знал. Или, может, знал, но детям, даже таким, как Молли, из приличных семей, ничего не говорили.
Магия не поддаётся контролю. Ею нельзя управлять. Её не нанесёшь на чертежи, не рассчитаешь на логарифмической линейке или даже на мощном паровом арифмометре. Она приходит и властно берёт подданного Её Величества королевы за горло, и остаётся…
И не остаётся ничего.
Нет, сначала всё хорошо и даже не предвещает беду. Тебе просто начинает везти. Сбываются какие — то мелкие желания. Ты не выучила урок — а тебя не спросили и вдобавок отменили контрольную. Ты опрокинула оставленные молочником бутылки — а они скатились по ступеням, не разбившись. Противное рукоделье как — то само собой оказалось сделанным. Порванная куртка — целой. А на носу у противной Анни Спринклс из параллельного класса, дразнилы, ябеды и задаваки, сам собой вскакивал бы исполинский пламенеющий прыщ, стоило только пробормотать про себя пожелание.
А потом…
Потом ты бы испугалась. Постаралась бы ходить осторожно — осторожно, учить все — все уроки и даже помирилась бы с противной мисс Спринклс.
Но было бы уже поздно.
Ночью тебя стали бы будить жуткие сны, и ты просыпалась бы вся в поту от собственного крика. Ты сделалась бы в этих снах чудовищем, призраком, ангелом Смерти, Чёрным Косцом, пробирающимся ночными улицами Норд — Йорка. Ты забавлялась бы, оставляя криво выцарапанные кресты на дверях, а на следующую ночь приходила бы снова, одним касанием заставляя лопнуть все панически запертые замки и засовы, шла бы по тёмным комнатам и забирала жизни. Забирала бы жизни детей, прежде всего — детей. С тем, чтобы потом насладиться горем и отчаянием родителей.