Вот ведь сказал как, даже щеки загорелись, сейчас бы снежку приложить, жар унять, жаль растаял везде. Со мной даже Лик так не разговаривал, оттого, наверное, чувство странное — будто неправильно что-то, а что, понять не могу. Не нашлась, как ответить, отвернулась и дальше по дорожке пошагала. Воин догнал, рядом пристроился, боялась снова начнет про красоту заговаривать, а он вдруг на другое разговор перевел:
— Кто стрелять тебя учил? Метишь прицельно, в самый раз лучницей служить.
— Кем служить?
— В каждом форту есть свой лучник, а то и двое. Обычно много не бывает, сейчас все больше магией пользуются, а лучники часто в далеких малых фортах служат, где магов нет.
— Так-то мужчины, наверное.
— Не от полу зависит, а от умения. Я встречал женщин-наемниц, видел и тех, кто мечом и луком одинаково хорошо владел да и магинь сильных не раз со спины прикрывал. Это в вашей деревне отсталой девка только замуж годится.
— Отчего отсталой? Будто детей родить и дом на себе держать проще простого.
— Так ты значит тоже замуж хочешь?
Я на вопрос не ответила. Что ему говорить? Хотела, это правда, за любимого ведь собиралась, а теперь какой резон замуж идти, только чтобы дядьку от такой обузы как я избавить. Решила вместо ответа спросить о другом:
— Кто такие наемницы?
— Воины, что за монеты службу несут.
— А ты ведь тоже воин?
— Я наемник. Хожу по дорогам, подряжаюсь служить тому, кто большую плату предложит.
— Так если один столько предложит, а недруг его больше посулит, ты кому служить пойдешь?
Тинар хмыкнул:
— Догадайся.
— И тебе все равно, отчего они недругами стали?
— Я же не судья разбираться.
— А если скажет человека убить, тоже пойдешь?
— Ну может пойду.
Я так на месте и замерла:
— Вот так за деньги убьешь?
— Слушай, мне заказ дают, я принимаю, но чести воинской за золото не продаю, по ситуации судить надо.
Сказал так и отвернулся, а у меня мурашки вдоль позвоночника побежали. Вдруг он, не задумываясь, на месте убить может, ежели ему что не по нраву придется?
Стала с тех пор я Тинара сторониться, ну а он, как нарочно, вечно везде мне попадался. Трогать не трогал, но глазом хитро косил и все хмыкал себе под нос. Один раз увидела, как он Басютку на руки подхватил, и не совладала с собой, подбежала, забрала братца. Матушка мне потом выговорила в сердцах, что я к гостю больно неприветлива, а мне и боязно было ей рассказать, кто он такой. Прогнать такого не прогонишь, а против себя озлобить — последнее дело.
Прожил у нас воин недели две, уже лед на реке потаял, и заметила я, что больно он стал задумчив. Один раз зашла в избу, а Тинар рядом с дядькой сидит, а перед ними бересты лист расстелен.
— Ты мне, Агнат, нарисуй, как туда пройти.
— Да я дорогу еще с молодчества помню. Была тогда мысль в форт податься, так что путь тебе нарисую точнехонько.
Я прошла к печи и принялась выгребать золу. Мужчины замолчали на время, слышен был только скрип пишущей палочки.
— Что-то непонятно мне, где что. Подписать бы.
— Да коли бы я писать умел… Вон Мирку попроси, она одна у нас грамоту разумеет и писать может.
Я в этот миг как раз горшок глиняный достала, да так и выпустила из рук, едва успела у самого пола подхватить. А как глаза на Тинара подняла, так едва снова горшок не упустила. Смотрел он на меня то ли со злостью, то ли с яростью какой, даже мороз пробирал по коже. Ой, мамочка, понял ведь теперь, что я письмо прочитала.
Как я не скрывалась потом от воина, как ни хоронилась, делами себя занимая, а все равно подловил он меня одну возле сарая. Ловко так поймал, я даже его приближения углядеть не успела. За руку ухватил и к задней стене прижал.
— И зачем врала, что читать не умеешь? — начал воин.
Я впрочем рядиться не стала, ответила, как есть:
— Заметила, что-то скрываешь, не хотела на рожон лезть.
— Ты меня за кого принимаешь? Чего шарахаешься, будто я убийца какой?
— Ты и есть убивец! Людей убивал.
— Так то служба была, не ради удовольствия это делал, да и люди такие были, что проще убить, чем дальше жить дозволять.
— А с чего ты решаешь, кому жить, а кому нет?
— Да что ты заладила? Ты будто что в этом понимаешь! Я ни с того ни с сего никого не убивал, так что нечего подпрыгивать каждый раз, как я приближаюсь.
— А ты меня по стенкам не зажимай, глядишь, сразу спокойнее стану.
— Вот ведь заноза! Верно дядька твой говорит. Я тем, кто меня спас да выходил, зла чинить не собираюсь. Я свой долг жизни сполна вам возвращу.
— Как же ты возвратишь?
— А так, в форт пойду, письмо снесу.
Сказал и отпустил, а меня любопытство разбирать начало, я ведь письмо так полностью и не прочла.
— А о каких тварях в письме том написано?
Сказала и язык к небу прилип, так воин на меня зыркнул.
— Не все поняла, стало быть? Вот и хорошо.
— Что хорошего?
— Чем меньше знаешь, тем крепче спишь.
— Что ты мне загадки загадываешь? Жалко тебе мне рассказать?
— Тебя жалко. Про этих тварей лучше никому не знать.
— Сам, небось, не видел ничего.
— Мира, послушай, я их не только видел, я от них еле живым ушел, а остальных, кто им встретился, среди живых уж нет. Просто поверь, что лучше о том, что мне увидеть довелось, ни тебе, ни остальным жителям не знать. Я расскажу все только тому, кто настоящую помощь оказать сможет.
— Потому в форт собрался?
— А куда еще идти? Из форта можно связаться с королевскими советниками. Эту задачу под силу только им решить.
— И когда пойдешь?
— Через три дня.
— А сил дойти хватит?
— Окреп уже. Твоими стараниями… — воин вдруг по волосам ласково погладил и голову ниже склонил, лицо к моему приблизил, а я возьми и вывернись из под руки, он так лбом о стену сарая и стукнулся. Выпрямился только, лоб потер, ухмыльнулся и пошел обратно в избу.
Пока я все думы о воине думала, пока ждала, когда же он со двора пожалует наконец, в ворота иная печаль постучала.
Вернулась я как-то из лесу вечерком, ягод полное лукошко принесла. Раскраснелась после прогулки, шумно в избу ввалилась и замерла на пороге. Сидят вокруг стола дядька, матушка моя, Лика отец и двое молодцов, в нарядные рубахи ряженые. На столе чай, пироги и мед. Меня все увидали, со скамьи поднялись, в ноги поклонились да бочком на выход подались. Я только посторонилась, пропуская, а сама во все глаза на дядьку гляжу.
— Чегой это?
— А тебе невдомек?
— Дядя Агнат?…
— Да охотник на нашу куличку нашелся. Вот люди добрые приходили, рассказали…
— Дядя Агнат! — я так крикнула, что матушка со скамьи подскочила. — Это что же такое? Вы почему молчали? За моей спиной день сватовства обговорили? Без смотрин обойтись решили? Знали, что я перед ними красоваться не стану? Что чаю по кружкам не разолью? Вы как же так со мной поступить собрались? За Лика, за паршивого котяру, меня сосватать?! А ты, матушка, что же мед им подносила?
— А ну помолчи! — рявкнул дядька. — Сваты пришли, не след нам было людей прогонять. Садись, поговорим.
— Я про Лика слушать не желаю!
— Сядь, я сказал!
Я села на лавку, а в сердце надежда затеплилась. Что я кричу, право слово? А вдруг дядька им ответил, что товар у нас непродажный, не поспел еще.
— В другой раз велел им приходить, — ответствовал дядя, а я даже на лавке покачнулась.
— Да неужто еще сомневаешься? Я не пойду за Лика! Ни в жисть не пойду!
— Ты, девка, сперва мозгами пораскинь, а потом уж решай. Лик парень справный, мастеровой, будет мужик в доме…
— Израдник…
— А ну прекрати поперек моего свое слово вставлять, а то отдам и совета не спрошу!