— Что? Да ты…, да ты, козлина безрогий! — от бешенства даже с речью совладала и бутылку с настойкой ухватить смогла. Размахнулась посильнее, чтобы о башку его безмозглую разбить, а он, гад ползучий, увернулся, и вся настойка коре древесной досталась, только осколками его осыпало.
— Я не знаю, как прощение у тебя вымолить, как объяснить все. Может не надо так прямо рассказывать, только врать я тебе не умею. Сердце в груди едва не разорвалось, когда ты с обрыва упала! Плохо мне без тебя, жалею, что с собой совладать не смог, что порушил все.
— А т-ты не жалей. П-пользуйся, пока дают.
— Отчего ты такая? Другая бы все мне высказала, ударила бы, в волосы вцепилась, хоть что-то сотворила в отместку, чтобы самой легче стало, а ты, как изо льда сделана! Будто просто так со мной на свидания ходила потому, что другие не звали.
— Что? Да ты…, да ты, козлина безрогий! — от бешенства даже с речью совладала и бутылку с настойкой ухватить смогла. Размахнулась посильнее, чтобы о башку его безмозглую разбить, а он, гад ползучий, увернулся, и вся настойка коре древесной досталась, только осколками его осыпало.
— Полегчало хоть? — спросил Лик.
Куда там полегчало! Если б не увернулся, глядишь, и полегче стало бы, а так… Отвернулась я в сторону, даже глядеть на него не захотела.
— Не получится у нас разговора, — вздохнул мой жених бывший и поднялся. Осколки отряхнул, ко мне склонился, руку подал. — Пойдем, помогу до дома дойти.
Вот ничего отвечать не хотелось, а тем более помощи от него принимать. Скрестила руки на коленях, на него не гляжу. Не дождется он от меня ни слова больше.
— Не хочешь? Ну и небеса с тобой!
Пнул от злости камушек на земле так, что тот шагов за тридцать улетел, развернулся и ушел, а я так и просидела у березы, пока не замерзла совсем. Не то, чтобы уйти не могла, добралась бы как-нибудь, хмель уж отступил, но меня обида душила, да так сильно, что боялась, разнесу что-нибудь в избе или того хуже с пьяным дядькой сцеплюсь. Едва-едва с собой совладать смогла, поднялась тогда на ноги и, пошатываясь, к дому направилась. Когда к калитке подходила, то шаг замедлила — воин возле нее стоял. Облокотился на плетень и вдаль смотрит, а как меня заметил, так голову опустил, улыбнулся вроде даже.
— На свидание бегала?
"А выговор сельский куда-то из речи пропал", — мелькнула в голове мысль.
— Не свидание это, — буркнула в ответ. Зашла в калитку, притворила ее и по дорожке идти хотела.
— Да ты постой, — окликнул воин, — составь компанию.
— Что составить?
— Со мной тут постой, говорю.
— Что мне с тобой стоять?
— А почему нет? Я давно уже с девками красивыми не разговаривал.
Я присмотрелась к нему. Пьяный что ли совсем? Не иначе сейчас приставать начнет.
— Не бойся, приставать не буду, — ответил воин, словно мысли мои прочитал. — Так просто поговорить охота немного, узнать кое-что. Меня кстати Тинаром зовут.
— Я тебе мало что рассказать могу.
— А мне много не надо. Скажи лучше, письма ты никакого в моей одежде не находила?
— Находила.
— И где оно?
— У себя схоронила.
— А что в письме том уразумела?
— Нет. Мы в нашей деревне грамоте не обучены.
Ответила, а воину будто полегчало, даже плечи расправил.
— Так отдашь его мне?
— Отчего не отдать, в комнате держу. Тебе что же прямо сейчас нужно?
— Отдай сейчас.
— Ну идем. — Пошла по дорожке, а он за мной. А ступает так тихо, будто кот крадется. Не знала бы, что следом шагает, не заметила бы.
Зашли в комнату, а там дядька со старостой на лавках дрыхнут, все бутылки пустые под столом валяются, храп такой на избу стоит, что оглохнуть можно и духом сливовым весь воздух пропитался. Я стол обошла и в свою комнату дверь отворила. Зашла внутрь, а воин на пороге замер. Я для вида в сундучке своем порылась, будто ищу усиленно, хотя точно помнила, куда письмо положила, а потом выудила все-таки испачканный лист и Тинару подала. Он взял осторожно, всмотрелся внимательно, после видно признал, что его, и голову поднял, снова мне улыбнулся.
— Спасибо, что сохранила, и еще за то, что нашла и вылечила, спасибо. — А потом вдруг склонился, сграбастал в охапку и крепко к себе прижал. У меня даже дыхание перехватило. Уперлась руками в грудь и давай его отталкивать.
— Руки-то не распускай. Ни к чему твоя благодарность, я как должно поступила.
— А я и не всех благодарю, Мира, а руки свои редко когда распускаю. — Сказал и выпустил меня. — Ты лучше скажи, отчего не ласковая такая?