— Нет! Я бедный беззащитный старикан, которого обводят вокруг пальца. Я подчас и не знаю, где я был, а тем более куда я иду. Черт возьми, я даже не знаю, где мы сейчас! — Он привстал и вытянул шею. — Кстати, где мы?
— На плас де Франс, — ответила Пола.
— Что?!
— Разве вы не знали? Здание с другой стороны улицы — французское консульство.
Глаза «беззащитного старикана» злобно блеснули.
— Это площадь, которую никто не может переходить ни при каких обстоятельствах?
— Ну, я об этом не думала до ваших слов вчера вечером. Но это правда.
— Хм! — произнес великий человек, поправляя шляпу и застегивая пиджак. — Я сейчас вернусь.
Выпятив брюхо, он направился мимо столиков к краю террасы. Ни один автомобиль и даже велосипед не двигался по сонной плас де Франс.
Уличный регулировщик дремал со свистком во рту на переходе через бульвар Пастера. Два бизнесмена шли по рю дю Фес в сторону площади. Французская няня толкала перед собой коляску по тротуару милю консульства. Подумав, Г. М. решил, что лучше всего перейти площадь наискосок к двери бара «Синтра».
— Хм! — повторил он и величавой походкой двинулся через плас де Франс.
Очевидно, этот поступок был настолько ужасен, что парализовал всех его свидетелей.
Регулировщик, выпучив глаза, застыл, не вынимая изо рта свисток. Французская няня ненароком выпустила из рук коляску и побежала за ней. Подвыпивший клерк, выйдя из «Синтры», протер глаза и метнулся назад в бар.
Позднее Пола утверждала, что Г. М. перешел бы половину площади, если бы его невольно не подвел официант из их же кафе. Выйдя на террасу с подносом, полным кофейных чашек и бокалов с кофе глясе, официант при виде ужасного зрелища рухнул на пол, уронив поднос.
Чары развеялись, и на площадь обрушился Ниагарский водопад.
Если Г. М. воображал, будто слышал много полицейских свистков той ночью, когда они пытались поймать Колльера на рю Уоллер, то теперь он должен был отвергнуть эту мысль. Свистки раздавались отовсюду, а полицейские появлялись из ниоткуда — их было не менее полусотни, — заполняя площадь и окружая виновного.
Они кричали на трех языках, дули в свистки и размахивали руками. Г. М. огрызался по-английски и по-французски. Любопытно, что два бизнесмена, шедшие по рю де Фес, повернулись и помчались в обратном направлении. Г. М. предъявил какой-то голубоватый предмет и продемонстрировал фотографию. Крики сменились мертвой тишиной, в которой прозвучал зычный голос, провозгласивший по-французски:
— Да ведь это сам старый добряк!
Полицейские шагнули назад и отдали честь. По сигналу свистка они выстроились в два ряда, поместив Г. М. между передней парой, как командира, и повели его назад к кафе, откуда он только что вышел.
Г. М. с довольным видом повернулся и поднял руку. Полицейские отсалютовали в ответ.
— Спасибо, ребята, — поблагодарил Г. М. — Хотите выпить?
Улыбаясь, служители закона отклонили предложение на трех языках, поскольку находились на дежурстве. Г. М. сел на прежнее место под аплодисменты с соседних столиков.
Пола давилась от смеха. Морин выглядела обеспокоенной.
— Что это было? — спросила она.
— Обман, как и все остальное. — Г. М. сердито нахмурился. — Никакого закона Карла Великого, никакого тайного общества, никакого удара молнии. Посмотрите! — Он вытянул руку, медленно водя ею по кругу. — Рю Ансенар, бульвар Пастера, рю… забыл название… рю де Фес, рю Бельжик, рю дю Статю. Попробуйте перейти площадь, когда автомобили несутся через нее со всех улиц, так как это кратчайший путь к Жемчужным воротам! Думаю, здесь и водители постоянно ломают машины и попадают в больницы. Но почему теперь? Ведь нет ни одной…
С рю Бельжик на площадь, точно ракета, вынырнул розовый «бьюик», собираясь повернуть на бульвар Пастера. Регулировщик на сей раз решил воспользоваться свистком да еще поднял жезл, призывая остановиться.
Как «бьюику» удалось это сделать, не толкнув полицейского на автомат для попкорна, стоящий в пятнадцати футах от него, казалось настоящим чудом. Тормоза заскрипели, а из окошка высунулись большая шляпа и пышные усы толстого итальянца.
— Scusa,[108] — извинился водитель на языке Данте.
Полицейский окинул невозмутимым взглядом просторную площадь, где не шевельнулась даже собака. Снова свистнув, он подал знак розовому «бьюику», который сразу же исчез на бульваре Пастера.
Г. М. стукнул кулаком по столу.
— Все это вранье! — настаивал он. — Я знал это раньше, а теперь могу это доказать. Почему я разглагольствую о Карле Великом и молниях, когда для меня есть настоящая работа? Например, когда я вчера в своем великолепном одеянии плавал в лодке по гавани…
— Второй раз я слышу, как вы упоминаете о плавании в лодке по гавани, — прервала Морин. — Что это значит?
— Хм! — произнес Г. М. и закрыл один глаз.
— Хуже этого человека я никого не встречала! — шепнула Пола. — Помяните мое слово, Морин: арабская девушка его отравит… В гавани нет ничего, — добавила она в полный голос, — кроме маленького грузо-пассажирского корабля «Валенсия». Мы с Биллом видели его позавчера вечером с башни, где пили мятный чай. А следующее судно не прибудет из Гибралтара, пока…
— Погодите! — остановил ее Г. М. — Вы должны понять…
В этот момент толстая женщина в блестящем черном платье, с лицом, щедро покрытым слоями пудры, туши для ресниц и губной помады, опустилась на край стула Г. М., попыталась подвинуть его массивным задом и оглушительно завопила ему в ухо:
— Ха-ха-ха! Вы, должно быть, большой пьяница. Но вы есть английский лорд, и я хотеть с вами говорить.
Бывали эпизоды, когда даже самый доброжелательный хроникер не мог охарактеризовать поведение Г. М. иначе как прискорбное. С некоторыми леди, даже весьма сомнительной репутации, он мог быть самой галантностью, с другими же, которые казались ему неженственными, он вел себя, откровенно говоря, по-хамски.
Слегка приподнявшись, Г. М. использовал свой мощный зад как таран, толкнув Илону Щербацкую в бедро, сбросив ее со стула и заставив приземлиться на пол в сидячем положении, после чего злобно уставился на нее поверх очков.
— Вы чертова зануда, — сказал он. — Но вы не есть р-р-рус-ская графиня, и гореть мне в аду, если я хотеть говорить с вами.
Илона, с которой всегда обращались крайне почтительно (главным образом из-за ее денег), была так изумлена и взбешена, что осталась молча сидеть на полу. Сегодня на ней была черная шляпа, украшенная фигуркой белого какаду, с чьего красного клюва свисал колокольчик, позвякивающий при каждом ее движении.
— Марк! — потребовала она наконец. — Вы поднять меня отсюда и принести мне стул.
Никто не обратил внимания на появление ее и Хэммонда. Последний, в консервативном коричневом костюме и коричневой шляпе, был окружен аурой джина. Его рот кривился в мрачной усмешке. Одним мощным рывком он поставил Илону на ноги.
— Боюсь, — промолвил Хэммонд, — что все стулья заняты.
— Тогда вы принести мне один оттуда… — Она окинула презрительным взглядом террасу.
— В один прекрасный день, Илона, — вежливо сказал Хэммонд, — ваша репутация добродушной женщины исчезнет вместе с остальными мифами о ваших достоинствах. Тогда никто не станет вас терпеть.
Но Илона ничего не слышала. Внезапно заметив Полу и Морин, она снова завизжала, раскрыла объятия и подскочила к ним с явным намерением испачкать обеих губной помадой.
— Нет, дорогая, — сказала Пола угрожающе мягким голосом.
Следует повторить, что Илона Щербацкая отнюдь не была глупой. Она застыла с озадаченным видом, не зная, что легкомысленная Пола, которая всегда говорила о ней только хорошее, услышала от Билла, в свою очередь узнавшего об этом от Г. М. через полковника Дюрока, о некоторых словах, произнесенных вчера в магазине портного.