Отхожими назывались здесь все озера, входившие во владения жителей Поржалы, на которые надо было уходить, отходить от деревни, как минимум, километров на пять. Пока Поржала была жилой деревушкой, у каждого нашего отхожего озера был свой хозяин. Но и тогда, когда я объявился в этих краях, память о прежних хозяевах отхожих озер была еще жива, а потому мне и указали путь по тайге в сторону той воды, которая хозяина в то время уже не имела.
На свое отхожее озеро я отправился рано утром, еще в сумерках плыл на лодке по Домашнему озеру, на берегу которого и стояла Поржала, в самый его конец, в Концезерье, а далее — старая таежная тропа, в конце которой и встретила меня отведенная мне для рыбной ловли вода.
Как я уже говорил, рыбная ловля местными рыбаками велась исключительно для обеспечения собственного хозяйства и никогда не предполагала выхода на рынок, и может быть, и поэтому здесь, в Поржале, так и не появилась никакая чрезвычайно уловистая промышленная снасть. Сети у поржаков были, они вязались из обычной катушечной нитки, аккуратно оснащались и берестяными поплавочками и грузилами-камешками, но этими сетями наши рыбаки пользовались опять же чаще всего для того, чтобы быстро поймать рыбу на ту же уху. Все сети здесь были т. н. торбальные — такой сеткой осторожно окружали какой-нибудь заливчик, заросший травой, а там длинным шестом, торбалом, стволиком той же ели, сохранившим на конце культю корня, торбая, выгоняли из травы в сеть ту или иную рыбешку. Торбанут раза два, много — три — вот и уха на всю семью. Правда, ближе к осени, когда в озере обнаруживали себя стаи плотвы-сороги, когда эта сорога начинала гулять ятвой, стаей, у самой поверхности, то и дело выплескиваясь из воды, эту самую сорогу-ятву, ловили в сетку и побольше, чем на вечернюю семейную уху — тогда добытую рыбку сушили и убирали про запас на зиму…Вся же остальная рыбная ловля и ловля прежде всего хорошей, крупной рыбы (щука, окунь) велась исключительно крючковой снастью.
Знали в Поржале и жерлицы, именуемые здесь «крючками», знали и дорожку — сами готовили для такой снасти и крючки-двойники и тяжелые, но не колеблющиеся, а вращающиеся латунные или медные блесны-ложки. Но, по моим наблюдениям, самым главным орудием были тут все те же удочки: обычная, поплавочная, на которую ловили тех же окуней, а еще удочка-макалка, удочка живцовая с большим крючком на металлическом поводке и с большим поплавком-трубочкой, скрученной из берестяной полоски. Этот поплавок, изготовленный из бересты, предназначался не только для того, чтобы удерживать на месте живца, посаженного на крючок — поплавок-трубочка при легком ударе о воду обычно издавал громкий звук-бульканье, и такое бульканье, считалось и не без основания, должно было привлекать щуку. А у щуки есть такая манера: покидать свою засаду и незаметно подбираться к тому месту, где резвится, кормится, мечет икру рыбешка помельче. И не раз такие маневренные щуки тут же обнаруживали мою лодку, возле которой собиралась та же сорожка и где я эту сорожку преспокойно потягивал из воды на свою легкую поплавочную удочку, тайно подкрадывались ко мне и обычно не упускали случая здесь поохотиться…
Хватали такие щуки и зазевавшуюся сорожку, и беспечных окуньков, бросались и к рыбешкам, попавшимся мне на крючок. Я, конечно, уже знал за местными щуками эту слабость — устраивать свои засады под моей лодкой, а потому, не дожидаясь, когда такой пронырливый охотник сорвет сорожку или окунька с крючка моей поплавочной удочки, заранее, предварительно булькнув как следует поплавком, опускал неподалеку от лодки живца, насаженного на крючок удочки-макалки.
Часто рыбаки на таком отхожем озере, где не было ни лодки, ни плота, устраивали свою рыбную ловлю следующим образом: поймав легкой поплавочной удочкой несколько небольших рыбок, рыбак оставлял эту удочку на берегу, а сам с удочкой-макалкой отправлялся по берегу от одной «вершины» к другой, т. е. от одного упавшего в воду дерева до другого, и у каждой подходящей «вершины» принимался булькать своим берестяным поплавком. И очень часто после такого путешествия-бульканья наш рыбак возвращался к своему присталищу, где ждал его вечерний костерок перед дорогой домой, с очень приличным уловом — пять, шесть, а то и все десять щук были не редкой наградой за такую усердную работу.
Рыбу, пойманную на отхожем озере по летней, жаркой погоде, надо было побыстрей пустить в дело: если отхожее озеро недалеко от деревни, от дома, то с рыбой надо было поторопиться домой. А если отхожее озеро далеко от деревни, то рыбу надо было здесь же обратить в сушник. А для этой цели почти на каждом, удаленном от деревни отхожем озере кроме ладной охотничьей избушки была еще и печь для сушки рыбы.