— В смысле, просто так? Ни записки, ничего?
— Ничего, Морган, и моя дверь была заперта!
Я покрутил стебель между пальцами, наблюдая за игрой света на черных лепестках. Пожав плечами, я сказал:
— Студентки из общежития подшутили. Они окунули ее в черные чернила и подкинули тебе.
— Но зачем, Морган? Я достаточно знакома с юмором второкурсниц. Но здесь не видно никакого смысла. Это совсем не смешно, и откуда эти студенты могут знать, что это значит?
— Не знаю. А что это значит?
Пат, казалось, была удивлена, но потом тускло улыбнулась и сказала:
— Ах да, правильно. Ты не знаешь о моей розовой аренде.
— Ты собираешь арендную плату за розы?
— Нет, конечно. Церковь.
— Это другое дело, — пробормотал я. — Пей кофе, остынет.
— Все не так уж сложно, — улыбнулась Пат, взяв чашку, и стала объяснять: — Я родилась в маленьком городке под названием Аллендорф. Его основали выходцы из Моравии. Одним из основателей Аллендорфа был мой предок, Зигмунд Келлер. Это был трудолюбивый старый датчанин, и со временем он разбогател.
— А, это он собирал плату за розы.
— Не дразнись, Морган. Это очаровательная история, и, с другой стороны, я перепугана из-за чертовой розы.
— Приношу свои извинения, — улыбнулся я. — Продолжай про дедушку Келлера и его розовую аренду.
— Все очень просто, — сказал она. Затем, понюхав свою чашку, она спросила:
— Ты сюда кладешь какие-то травы или что?
— Травы? — Я заморгал. — Черт, насколько я знаю, это обычный растворимый кофе.
— Странно пахнет, — настаивала она, еще раз понюхав. — Думаю, сюда добавлен тимьян или розмарин.
— Отнесу для проверки Хуану Вальдесу. — Я пожал плечами, подняв чашку и понюхав. Мне казалось, что мой кофе в полном порядке. Я сделал экспериментальный глоток и сказал: — Ты рассказывала мне о розах.
— Морган, — сказала Пат вполне серьезно. — Я не думаю, что нам следует это пить!
— Да ну, послушай, — засмеялся я. — Теперь ты думаешь, что они подсыпали в… гм, понимаю!
Я встал и пошел на кухню, снял с полки почти пустую банку кофе и открыл свежую, которую только что купил. Сунув в них по очереди свой нос, я обнаружил, что легкая разница все же была.
Пат присоединилась ко мне, когда я заклеивал почти пустую банку липкой лентой:
— У тебя хороший нюх. Может, кофе просто прогорклый. Мы это узнаем, когда я переправлю его в лабораторию.
— Господи! — вздохнула она. — Ты же не думаешь?..
— Я не знаю, что и думать, — ответил я мрачно. — Но кто-то недавно подсунул мне отраву, и мы лучше откроем свежую банку, пока не узнаем, что было в этой.
Я взял наши почти полные чашки и вылил их в бутылку из-под сливок, сполоснул в раковине и достал новые.
Затем, за чашкой свежего кофе, Пат рассказала мне о розовой аренде. Это действительно была очаровательная история. К старому Зигмунду Келлеру обратились с просьбой построить на его земле церковь. Приход был очень беден, и к тому же другого вероисповедания, чем Келлеры. Однако старик отдал для постройки церкви пять акров земли за ежегодную плату в размере одной июньской розы.
— Это стало народным праздником в Аллендорфе, — рассказывала Пат. — Ежегодно в июне викарий на ступенях церкви вручает самому младшему члену семьи Келлеров идеальную красную розу. Помню, когда я была маленькой, была моя очередь быть Фройляйн фон ди Розен. Я была одета в моравский национальный костюм, и меня фотографировали на ступенях церкви. По-моему, я тогда очень растерялась.
— Готов поклясться, что ты выглядела восхитительно. — Я улыбнулся. — А чья очередь собирать арендную плату в этом году?
— Да я и не знаю. Думаю, дочки моей кузины Бэт, Сары Джой. Я сейчас редко езжу в Аллендорф.
— Но арендная плата все еще взымается, — задумчиво проговорил я, разглядывая странный цветок на столике.
Пат задумчиво кивнула:
— Вот почему это так меня тревожит, Морган. Я имею в виду, кто в университете мог знать, что я когда-то принимала эту июньскую розу? Это было так давно, и я не помню, чтобы я вообще кому-то об этом рассказывала!
— Должно быть, кому-то ты все-таки рассказывала. Или, может быть, это здесь совершенно ни при чем. А есть ли у черной розы, э-э, какое-нибудь религиозное значение?
— Не знаю, — нахмурилась она. — Красная роза означала любовь в средние века, а белая всегда была символом чистоты. Но черная? Этого нет в символике ни одной официальной религии.
— А как насчет неофициальных религий?
— Ты имеешь в виду колдовские культы?
— Колдуны, друиды, вуду и что угодно другое.
— Честно говоря, я не знаю. Но, Морган, это меня пугает!
— Меня тоже не очень-то веселит, — пробормотал я. — Эту штуку я тоже отнесу в лабораторию, ты не против?
— Господи, нет, конечно. У меня от нее мурашки бегают.
Я засунул черную розу обратно в конверт, а конверт положил на полку вместе с подозрительным кофе.
Когда вернулся и сел на диван, Пат насторожилась и прошептала:
— Морган! Что это было?
Наклонив голову, я прислушался. Потом пожал плечами и сказал:
— Похоже, где-то кошки дерутся. Сейчас у них, по-моему, время спаривания. Здесь в окрестностях множество кошек развелось в последнее время.
— В университетском городке тоже. — Она сдвинула брови. — Я видела сегодня вечером, как огромный зверь несется по траве. Сначала я приняла его за кролика. Но потом увидела, что у него короткие уши…
— Подожди, — перебил я. — Ты видела, говоришь, большого бесхвостого кота?
— А, так вот что это было! Я знаю только, что он большой и черный и прыгал, как кролик. По-моему, у него вообще не было хвоста.
— Это был Бесхвостый, — категорически заявил я. Затем я нервно рассмеялся и сказал: — Знаешь, чем занимаемся, Пат? Мы сами себя запугиваем! Когда на улице темнеет, мы начинаем размышлять, что там может шевелиться!
— Надеюсь, что так! — Пат передернуло. — Но столько странных вещей произошло за последнее время, а теперь эта неприятная выходка с розой, и… черт побери, я думаю, что мы просто имеем право испугаться!
Не отвечая, я некоторое время прокручивал в голове все, что она сказала.
Роза могла попасть на ее кровать десятком разных способов, и скорее всего вся эта затея была неудачным проявлением университетского юмора. Но все же Пат мне помогала, и Мерлин Плью говорил с ней, правда давно и еще когда он находился на этом свете.
Я спросил, не могла ли она случайно упомянуть о розовой аренде в беседе со старым колдуном. Она покачала головой:
— Конечно, нет. Я также не упоминала о том, что, когда мне было шесть лет, я ездила на пони. Я вот сижу и пытаюсь вспомнить хоть кого-нибудь, кому я это могла рассказать. Но, Морган, я никому этого не рассказывала!
— Ты говорила, что тебя фотографировали, — заметил я.
Она подумала и ответила:
— Но я же тогда была маленькой девочкой!
— Но ты попала в местные газеты, — настаивал я. — И некоторые из твоих друзей и родственников наверняка вырезали из газет твой портрет, чтобы сохранить на память.
— У меня когда-то был альбом, — она сдвинула брови, — но он, по-видимому, давно пропал.
— А что с ним случилось, Пат?
Она долго размышляла, пожевывая картофельный чипс, отпила глоток кофе и ответила:
— Должно быть, я оставила его вместе со всем остальным на хранение, после того как муж умер. Ты знаешь, что я была замужем, не так ли?
— Дядя Дэй как-то упоминал об этом, — соврал я.
Она безучастно кивнула:
— Странно, но теперь кажется, что это все было очень давно и очень далеко отсюда. Я едва помню те ужасные дни, после того как это произошло. У нас был хороший брак, а он умер так неожиданно.
— Я знаю, — успокоил я. — Но что насчет альбома?
— Э, это просто глупый набор сентиментальных вещей, накапливавшихся с годами. — Она пожала плечами. — Думаю, я находилась под впечатлением того, что считалась первой красавицей Аллендорфа. Я даже пыталась стать Мисс Карнавальная Америка, но это было так давно, что мне даже стыдно говорить, когда именно. В альбоме и были всякие такие вещи. Вырезки из школьной газеты, мой диплом, статьи обо мне, когда я занималась в театральной группе. Потом выросла и встретилась с реальностью лицом к лицу.