— Что у тебя с ногой?! — испуганно восклицает Тембот. — Допрыгался! Надо позвать Меджида. Э, знаешь что, давай помогу тебе чувяк снять, а то потом резать придется.
Прикосновение к ноге вызывает у Ильяса обморок. Придя в себя, он разглядывает обнаженную ногу. Она распухла, приобрела какой-то фиолетовый цвет.
— Посиди, — говорит Тембот. — Пойду к Салеху.
Через минуту возвращается.
— Собака, — тихо ругается Тембот, — не разрешает отпустить. Пусть, говорит, знает, как нападать на Советскую власть. — Оставив сверток с едой, Тембот запирает двери подвала.
Опираясь на руки, Ильяс усаживается поудобнее. Боль утихает, однако на смену ей приходит слабость: ни пошевелиться, ни даже подумать о чем-либо нет сил. Туго натянутые нервы вдруг отпустило, мозг впал в дрему, а затем в сон. Проснулся от крика: голос Умара.
— Я тут вздремнул, — признается Ильяс. — Дурацкая нога…
Щелкает замок, скрипят петли, но светлее не становится. Неужели проспал весь день? Его выпускают? Оказывается, и Салех иногда соображает. Но радость преждевременна.
— Салех уехал в город, — сообщает Тембот. — Велел держать тебя в холодной. А Магомет сказал, что его слова ничего не значат: приказ об аресте должен быть изложен на бумаге.
— Сейчас поможем тебе добраться домой, — добавляет Умар, и подумаем, что делать дальше.
Его берут под руки, приподнимают, и вот он уже в повозке. Яркие звезды глядят на Ильяса, словно глаза Вселенной, и ему становится жутковато. Огромный враждебный мир окружает его со всех сторон. Что делал бы он, если б не друзья, шлепающие за повозкой?
— Гучипс! — Ильяс уверен, что это повозка Гучипса, ее колеса поскрипывают как-то по-особенному, будто под коробом сидит перепел, — наверное, на передней оси шероховатость.
— Молчи, вояка, — ворчит Гучипс. — Наделал ты, друг, в собственный суп, а хуже этого нет, вот что я тебе скажу.
Он дергает за вожжи, лошади идут веселее, перепел под коробом надрывается, словно пришел час токования. Ильясу хочется повторить этот дурацкий свист, он еле сдерживается. Но вот перепел умолкает, словно он завидел самку. Умар и Гучипс помогают Ильясу спуститься на землю. Он узнает свой плетень и вырисовывающиеся за ним контуры родного дома. Орех во дворе скрывает половину неба. Опираясь о плечо Умара, он скачет на одной ноге к калитке. Угрожающе тревожно рычит щеколда, и на этот сигнал мгновенно откликаются в доме. Дверь распахивается, в светлом проеме появляется невысокая фигура Меджида в огромной папахе.
— Нехорошо ведешь себя, — слышит Ильяс добродушное ворчание Меджида-костоправа, и на душе становится совсем легко.
— Терпи, больно будет… — предупреждает Меджид, осматривая опухшую ногу и неодобрительно цокая языком.
Ильяс прихватывает зубами нижнюю губу, сжимает руками железный ободок кровати. Но изо рта не вырывается ни звука. Наконец Меджид начинает укладывать инструменты в сумку.
— Спи, — говорит он. — Спи как можно больше.
— Спасибо, — откликается Ильяс.
Но Умар не уходит вместе с Меджидом. Вот уже рычит щеколда за костоправом, а Умар все не трогается с места. Прислонившись к косяку двери, позевывает Гучипс.
— Как дальше поступим? — наконец нарушает молчание Умар.
— А что дальше? — удивляется Ильяс. — Мало ли что между людьми случается?
— То между людьми, — возражает Умар. — А Салех разве человек? Он отправился в. город за чекистами. Магомет говорит, что есть такой закон: если в военное время кто нападет на власть, того и расстрелять могут.
— Разберутся все ж таки, — нерешительно замечает Ильяс. Ему не верится, что его, воевавшего за Советскую власть, та же власть вдруг пустит в расход из-за обыкновенной горячности.
— Разберутся, конечно, — соглашается Умар. — Но боюсь, что не те, кого привезет Салех. Он привезет таких, которые будут заодно с ним. А ворон ворону глаз не выклюет.
Неужели и в городе такие есть? Это, по правде говоря, Ильясу и в голову прийти не могло. Но Умар, конечно, прав: раз городские товарищи согласились сделать Салеха председателем, то они и поддержат его в любой момент. Ильяс вопросительно глядит на Умара. Так и есть, Умар что-то придумал.
— Понимаешь, — говорит Умар, взвешивая каждое слово, — все зависит от того, кого привезет Салех, а это большой риск. Мы можем спрятать тебя на время, но тогда Салех будет кричать, что ты испугался расплаты, тебя начнут искать, как преступника. И к лицу ли тебе прятаться от Советской власти?
Эта перспектива и Ильяса не устраивает.
— Остается одно — немедленно поехать в город самому, найти Максима или его товарищей, все рассказать. Помогут. Говорят, в городе лечатся от ран буденновцы, и они тебя в обиду не дадут. Приезжай вместе с Максимом, устроим новое собрание и выгоним Салеха.
— Утром поеду, — соглашается Ильяс.
— Утром будет поздно. — Умар неумолим. — В объезд не доберешься, а если встретишься с Салехом и его дружками в степи, совсем плохо будет. Сейчас выедешь— к утру можешь попасть в город. Больного и бандиты не тронут. Гучипс довезет тебя до исполкома и вернется домой.
И вот Дарихан собирает мужа в дорогу. Ильяс злится.
— Ничего мне не нужно, через день вернусь.
Он берет лишь сверток с едой.
— Приезжай с Максимом, — говорит Дарихан, стоя в сторонке от повозки. Как ни старается, не может унять слез.
Умар отправился бы в город вместе с Ильясом, если б не это несчастье дома. Очень уж ему не повезло. Жена, теперь мать… Видно, придется жениться снова. Не хотелось Умару вводить в дом мачеху, да уж чему быть, тому не миновать.
— Вот и прогуляемся, — невозмутимо произносит Гучипс, когда повозка оказывается за аулом. — Я бы не поехал на ночь глядя, но ведь с тобой и меня алхасовцы не тронут.
Шутит он или всерьез? Кажется, всерьез. Но обижаться Ильяс уже не в состоянии. Глаза в небо. В голове, словно телеграфист на морзянке, что-то отстукивают колеса. Кажется Ильясу, они долбят: ду-рак, ду-рак, дурак… Действительно дурак. Когда надо сказать что-нибудь — молчит, а когда лучше промолчать — лезет в драку. И за что обижаться на Гучипса — шутит ли он, всерьез ли говорит — один черт. Стоит появиться на дороге бандитам, как одно лишь имя Ильяса сразу приведет их в чувство. Хочет он того или нет, а Алхас считает его братом, и это всем известно.
Усталость навалилась как-то вдруг, веки Ильяса слипаются, колеса уже не выстукивают обидное слово, а напевают тихую песню, словно Дарихан у колыбельки младшенькой. Он засыпает.
Ночь бежит, оставляя за собой пыльные версты. Неподалеку от города Гучипс сворачивает с дороги — коням нужно передохнуть. Пока рассупоненные лошади щиплют траву, Гучипс срезает толстую раздвоенную на конце ветку и сооружает из нее нечто вроде костыля: надо же Ильясу как-то передвигаться по городу без посторонней помощи.
— Эй, Ильяс, — будит он товарища. — Еще не выспался?
Веки Ильяса начинают подрагивать, глаза открываются. Ему кажется, будто он в своей постели. Вдруг улыбка исчезает, лицо становится напряженным, на лбу собираются продольные морщины.
— Я тебя, Ильяс, до базара довезу, — решает Гучипс, — а до исполкома ты и сам доберешься, это совсем рядом.
— Доберусь, — соглашается Ильяс. — Нога почти в порядке. Скажи Дарихан, пусть не волнуется, скоро буду, — смущенно добавляет он.
Гучипса конфузит эта просьба: ну и мастер же Ильяс разводить телячьи нежности.
— Встретим — скажем, — бормочет Гучипс. И вдруг решительно добавляет: — Ты ни о чем не беспокойся, добивайся правды и поскорее приезжай.
Они жмут друг другу руки.
Ильяс оглядывается. Нужно, помнится, пройти прямо по улице, потом повернуть направо. Верно, вот и исполком.
Человек в буденовке и черкеске, с забинтованной ногой, опирающийся на костыль, вызывает сочувствие у дежурного милиционера. Он рассказывает, как найти горскую секцию, сообщает, что совсем недавно видел Зачерия. Стараясь поменьше шуметь, Ильяс направляется по длинному широкому коридору к нужной двери. Шагах в пяти от нее останавливается. Прислонившись к стене, соображает, что сказать Зачерию. Все же хорошо, что придется объясняться с адыгом, да еще с таким, который побывал у них в ауле, знает Максима. Вдруг дверь открывается, и в коридор выходит сам Зачерий. Он чем-то озабочен, проходит мимо Ильяса, не замечая его.