Эту газету Ильяс возил с собой почти два года. Теперь ясно, что тут произошло. У него появляется неодолимое желание схватить Салеха за глотку, увидеть его посипевшую физиономию…
Взяв у Максима газету, Рамазан с почтением разглядывает ее, находит под декретом подпись: «Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ульянов-Ленин. 26 октября 1917 года».
— Значит, не подходит тебе ленинский декрет? — обращается он к Салеху. — Чего же ты стоишь? — добавляет он по-адыгейски. — За это можно получить пулю — ту самую, которую ты заслужил.
Сомова поднимается, протягивает руку Магомету.
— Спасибо, товарищ, спасибо от Советской власти.
Магомет привычным движением поглаживает седую бороду.
— Мне все равно, какая власть, — важно говорит он. — Мне главное — порядок. Порядок и правда.
Через несколько часов на площади у сельсовета аульчане выбирают нового председателя. Абсолютное большинство за Умара. Он поднимается на крыльцо, от волнения шрам на лице снова становится лиловым.
— Спасибо, аульчане! — Голос Умара тверд и решителен. — Я хочу спросить вас — будем мы выжидать или действовать? Я имею в виду главное — землю.
— Делить! — раздаются крики. — Делить!
После собрания разговор о земле продолжается в Совете.
— Дело сложное, — отмечает Рамазан. — Зачерий, например, считает, что, пока банды не уничтожены, делить землю бессмысленно.
— А ты как думаешь? — осторожничает Умар.
— Как раз наоборот. Чем скорее беднота получит землю, тем решительнее станет она на сторону Советской власти.
— Остается одно, — предлагает Сомова, — немедленно перейти к выполнению ленинского декрета. Надо выбрать комиссию.
Рамазан грустно качает головой.
— Это можно сделать при одном условии… — Он колеблется. Хотя Полуян и поддержал его предложение, но официального решения еще нет. Можно ли самостоятельно действовать? Вопрос не простой.
— Не тяни, — хмурится Максим. — Не набивай себе цену.
Рамазан улыбается — его не так поняли.
— Сначала нужно создать в ауле отряд самообороны, а потом делить землю. Но постановление об отрядах еще не принято.
Максим задумывается. Несколько дней назад комиссия по борьбе с бандитизмом, членом которой он состоит, приняла решение просить исполком создать в крупных населенных пунктах караульные части из местных жителей. В данном случае инициатива как нельзя более уместна.
— Придется собирать сход… — прикидывает он.
— Ни-ни, — вмешивается Умар. — Ты плохо знаешь наших. На собрании никто войти в отряд не согласится. Я сегодня обойду надежных людей, кое с кем переговорит Рамазан, обо всем договоримся, создадим отряд и объявим об этом на сходе: кто хочет, пусть вливается. Тут уж другое дело, будет из чего выбирать. В одиночку против Алхаса никто не выступит, а когда человек окажется перед выбором, то уж куда-нибудь да повернет. Уверен, повернут туда, куда надо. Только одно, — смущается Умар. — Неудобно спрашивать. Вы не подумайте, я бы никогда не решился…
— Опять церемонии. — Рамазан укоризненно смотрит на председателя. — Пойми, мы не гости, а товарищи по работе.
— Хочу попросить вас задержаться в ауле, пока мы не сколотим отряд, иначе ничего не получится — разведка Алхаса работает неплохо, и нам не дадут организоваться.
Рамазан не колеблется. Максим и Сомова — тоже.
— Лучше одно дело сделать хорошо, чем пять плохо, говаривал мой отец, когда начинал дубасить кого-нибудь из нас, пятерых ребятишек, — шутит Сомова. Она рада, что ошибка, допущенная ею, будет исправлена.
Рад задержаться здесь и Максим — он надеется в эти дни хоть что-нибудь узнать об Ильясе. Уверен: искать его надо где-то здесь.
Напротив сельсовета стоит пустой дом за высоким прочным забором, его при отступлении белых покинула семья корнета Едыгова. Умар предлагает поселить там бойцов, прибывших из города с комиссией, а в будущем разместить там отряд самообороны.
Они отправляются к Едыговым. Дом встречает их скрипом половиц, удушающим запахом гнили и плесени. Но вот распахнуты ставни, выставлены рамы — и все меняется. Прекрасный дом, даже мебель сохранилась. В небольшом буфете — посуда. На стенах в разных видах портрет усатого кавалериста.
Максим приводит сюда бойцов. Они сразу же начинают обживать новое пристанище. Осматривают усадьбу с точки зрения обороны: на случай внезапного налета банды.
В сельсовете Умара уже ждут посетители. Увидев их, председатель хмурится: тоже мне правдоискатели. Два года разгуливали под командой Клыча и Улагая, а теперь ищут справедливости. Конечно, некоторые были мобилизованы насильно, с них, как говорится, взятки гладки. А этот верзила Мурат! Польстился на лычки!
Выстроил Улагай на площади всех мужчин и спросил, кто желает влиться в деникинскую армию. Вперед вышло несколько человек из тех, кто побогаче. Призывы не помогали — люди отводили глаза в сторону и стояли на месте. Среди оставшихся самым заметным был Мурат: он почти на целую голову возвышался над толпой — плечистый, стройный, улыбчивый.
— А ты что? — обратился к Мурату Улагай, восседавший на кобылице Астре.
— Я ничего, — улыбнулся польщенный таким вниманием Мурат.
— Такие красавцы, как ты, — Улагай приподнялся на стременах, — честь и слава адыгейского народа. Произвожу этого молодца в унтер-офицеры. Ибрагим, выдать серебряную сбрую, а в награду — двести рублей. Переодеть!
Через минуту новоиспеченный унтер-офицер предстал перед Улагаем в полном параде.
— Как зовут? — отрывисто выкрикнул Улагай.
— Мурат, зиусхан.
— Пойдешь в добровольцы?
— Так точно, зиусхан.
— Почему сразу не шел? Большевики нравятся?
— Никак нет, зиусхан, большевиков никогда не видел. Детей куча дома. О них думал.
— Молодец! — рявкнул Улагай. — Так и нужно! Пусть старшина позаботится о детях тех, кто идет сражаться за родину. Конечно, за счет тех, кто изменил народу и снюхался с красными.
Вот те раз! Родной брат Мурата, Индар, уже полгода в Красной Армии. Уходя, просил: побереги, Мурат, моих детей, а я за землю повоюю. Но размышлять некогда: корнет подал команду, и новоиспеченные добровольцы зашагали в отведенное для них помещение.
Через час Мурат прощался с женой и детьми.
— Как ты мог? — только и спросила она.
Молчал Мурат. Что тут скажешь? До сознания еще не дошел весь ужас содеянного, но понимал — произошло нечто непоправимое.
А теперь вот сидит среди других на крыльце Совета, виновато потупив глаза.
— Можешь поговорить с людьми тут, — советует Умару Рамазан, — Это совсем не обязательно — за столом сидеть.
Умар доволен: на свежем воздухе толковать куда лучше.
— Ну что там у вас? — обращается сразу ко всем Умар.
Мурат встает. Он почти недосягаем для взглядов.
— Сядь, не ломайся, — сердится Умар. — Не перед Улагаем…
Напоминание об Улагае действует.
Мурат кусает губу.
— Как с землей будет? — угрюмо спрашивает он.
— Хватился! — Умар зло глядит на Мурата. — А что насчет земли говорил Улагай?
Мурат еще больше хмурится. «Сколько можно попрекать!» — хочется сказать Рамазану, но он молчит. А Умар не знает меры.
— Можешь распахать свои лычки, — советует он. — Унтерские…
— Я не про свою, — уже не скрывая злости, уточняет Мурат. — Ты же знаешь — Индар убит, его жена умерла, а малышня — мои племянники — у моей жены. Землю его при белых Измаил запахал…
— Может сам и ухлопал Индара, — продолжает кипятиться Умар.
Мурат возмущенно откашливается: это уж слишком!
— А Измаил действительно захватил землю Индара? — интересуется Рамазан. Таким деликатным образом он пытается направить внимание нового председателя на самое существенное.
— Он обещал давать часть урожая сиротам, — уточняет Мурат, — но не давал ни шиша — ведь Индар сражался на стороне красных.
— Сколько же у тебя теперь душ? — обращается Максим к Мурату.
Гигант морщит лоб. что он, считал их? Бегают себе.
— Кажется, одиннадцать. Нет, постой, с бабкой двенадцать.