— Замечательный план, Кучук. Да где силы возьмем?
— Наконец-то! — успокаивается Улагай. — Сейчас нужно значительную и лучшую часть отряда Алхаса распустить по домам. Такой же приказ пошлю другим. Признаем, мол, Советскую власть, поверили ее обещаниям, явились с повинной. В аулах наше влияние сразу усилится: люди-то придут бывалые, тертые. За зиму присмотримся к населению, поговорим буквально с каждым. И перед каждым поставим альтернативу. В день восстания придется избавиться от всех противников, устроим варфоломеевскую ночь. Останутся нейтралы и наши сторонники. Объявим об отделении от России и попросим помощи у иностранных держав. Как Грузия, например. А пока надо договориться кое с кем. Любой ценой. Некоторые наши офицеры опустились до того, что стали прислуживать большевикам. Конечно, их можно понять — дети есть просят. Надо помочь им, напомнить об их патриотическом долге. Ты знаешь, где сейчас наш доблестный корнет Махмуд? В областном военном комиссариате. Вербует адыгов в Красную Армию. Дожить до такого позора! Пусть Махмуд поймет, что у него один выход — искупить свою вину перед народом. Всерьез надо заняться и горской секцией. Красных убрать — сделать это нетрудно, остальных припугнуть. Эти хлюпики при виде хлыста на глазах перекрасятся. Время есть. Как видишь, можно начинать и без помощи со стороны. Хорошо начнем, помощи ждать долго не придется: англичане ухватятся за любой повод.
Шеретлуков закашливается. Достав платок, сплевывает в него красноватую мокроту.
— Этот план мне нравится, Кучук, это — серьезно. Могу снова отправиться к Алхасу. Чем скорее распустим людей, тем лучше сохраним живую силу. С наиболее надежными буду говорить сам.
— Дело! — радуется Улагай. — А я начну переговоры с предателями. Завтра отправлю Ибрагима к Рамазану и Махмуду.
— Не опасно?
— В бою всегда опасно, — обрывает собеседника Улагай.
— Кучук, я имею в виду не ту опасность, которая грозит Ибрагиму со стороны чекистов, это меня не интересует. После твоей пощечины он мне определенно не нравится. Бывали на фронте случаи — после боя находили офицеров с пулей в затылке.
Улагай оставляет эти слова без ответа. Выход у него лишь один — держать Ибрагима подальше от себя, давать ему поручения, которые бы сами по себе всякий раз являлись новой проверкой. Ну а в решающий момент… На раскаленной плите не засидишься…
Ночью он снаряжает экспедицию в город во главе с Ибрагимом. Задача — переговоры с Рамазаном и Махмудом: заставить примкнуть к Улагаю. В помощники ему придается Аслан. Детали поездки и пребывания в городе тщательно обдумываются.
— Что Зачерню передать? — спрашивает перед отъездом Ибрагим.
— Зачерий выполняет мое задание, не отвлекай его, — роняет командующий.
Ибрагим виду не показывает, что он даже не представляет, где сейчас Зачерий, а Улагай делает вид, будто сведения о Зачерии получает непосредственно от Ибрагима. О судьбе Зачерия ничего не известно и ему.
Пока Ибрагим в городе, Улагай решает завершить денежные операции в «банке» Османа Барчо. Он пишет записку: «Выдать все оставшиеся пачки» — и вручает ее Аскеру. Возвратился он без денег — Осман его и во двор не впустил.
— Пусть за деньгами явится тот, кто их оставил, — прошипел старик в чуть приотворенную калитку.
Заезжать в аул самому Улагаю теперь небезопасно — там сменилась власть. Сельсовет имеет небольшую, по хорошо вооруженную группу, поддерживает связь с энемским продотрядом. Улагай обдумывает план возвращения денег. Придется все же дождаться Ибрагима.
А Ибрагим задерживается в Екатеринодаре — он не может выполнить поручение, так как и Рамазан, и Махмуд в отъезде. Он целыми днями валяется в домике своего агента на кошме. Его спутники режутся в карты, обжираются шашлыками, хвастаются своими похождениями в дикой дивизии Султан-Гирея. Неподалеку квартирует проститутка, Ибрагим разрешил навещать ее по одному, в сопровождении хозяина. Аслану такая жизнь нравится. Он молится за Рамазана: пусть не приезжает в город подольше. Аслан благодарит Ибрагима: ай, замечательная у него агентура. Но почему Ибрагим не веселится вместе с ними? Скучает? Бибу вспоминает? Аслан пронюхал: Биба в городе, она будет фельдшером, повитухой. Можно заманить девочку сюда.
— Заткнись! — обрывает его Ибрагим.
Аслан обиженно умолкает. Раньше Ибрагим другим был. Плохо это Бандит и есть бандит, он не должен вести себя, как порядочный человек. А Ибрагим, похоже, стал тяготиться своей судьбой.
Ибрагим выходит в сад, забирается в беседку. По дощатой крыше барабанит дождь. Голые яблоньки чем-то напоминают древних старух со скрюченными пальцами. Да и сам Ибрагим на старика смахивает: все задумывается. Даже походка стала какой-то неуверенной.
А откуда уверенности взяться? Кто он такой? Человек, которого можно безнаказанно бить по лицу. Нет, Бибу он больше трогать не будет. Если бы можно было вернуть то, что уже совершено, Ибрагим вообще не стал бы причинять девушке зла. Теперь понимает — беззащитного обидеть легче всего. Как она сопротивлялась! Встреть она его сейчас, с голыми руками набросится, глаза выцарапает. А он? Даже пальцем не шевельнул, чтобы отомстить своему обидчику. По сравнению с ним Биба — мужчина. А он — лакей, прав Максим.
Все эти мысли роятся в голове Ибрагима, не дают покоя. А поездка в сопровождении соглядатаев?
Ибрагим в ярости сжимает кулаки. Доверие начальника — вот что крепило и закаляло его преданность. Нет доверия, нет и преданности. Дело, наверное, не только в пощечине. Ибрагим разочарован, его былой кумир поблек. Он начинает подозревать, что знал Улагая не настоящего, а парадного, золоченого, что ли. И таким сам хотел быть. Теперь «глухой дядя», нервничая, показывает свое подлинное лицо. Опустился до того, что укладывает в постель кухонную швабру. В народ пошел… И с таким человеком он связан одной веревочкой.
Но мысли об Улагае отходят на задний план — надо хорошенько разобраться с Бибой. Она ему нужна, он ее любит. Но она его не полюбит никогда. С Бибой нельзя было так поступать. Как же быть? А вдруг полюбит? Простит, потом полюбит.
Маленький лучик надежды, продравшись сквозь тучи, проникает в сердце Ибрагима. Он думает, думает… Улагай, Биба; Биба, Улагай… И еще — Максим. Ходят слухи, будто он Фатимет совратил: ушла в город, таскает горшки в тифозном бараке. Агент видел ее: сапоги, гимнастерка, на стриженой голове — красная косынка. Рассказывая, плевался: до чего черкешенка дойти может. А Ибрагима смех разбирает. Тысячу раз она права — уж лучше тифозный барак, чем холодные, как у покойника, ноги Османа. Но как Максиму удалось сбить с пути черкешенку? Впрочем, его и черкесы слушают.
Раздумья обрывает возвратившийся домой агент — он сообщает, что Махмуд в городе. На свидание отправляются вчетвером. Льет дождь, у каждого на папахе — башлык. Вооружены, как целая рота, — под осенней одеждой разве только орудие не припрячешь. Завидев патруль, спешат к нему.
— Где военный начальник? Комиссариат?
Им показывают.
Опрашивать людей, которые в дождь спешат в военное ведомство, никому и в голову не приходит. Впрочем, документы у них нормальные, Зачерий об этом в свое время позаботился. Оставив спутников в подъезде, возле уткнувшегося в тулуп часового, Ибрагим заходит в первую комнату. Махмуд здесь. Он моргает, на его костлявом лице появляется румянец. Нет, он не испуган, скорее удивлен. Кроме него в комнате еще двое, русские.
— Салам, Махмуд, — здоровается Ибрагим. — Здравствуйте, товарищи! — обращается он к русским.
Теперь Ибрагим уже позабыл и о Бибе и об Улагае: он работает. Риск щекочет нервы. «Да, не каждый вот так явится в большевистское логово», — самодовольно думает он. Он уже как бы любуется собой со стороны. Русские, ответив на приветствие, продолжают заниматься своими делами, а Махмуд не спускает настороженного взгляда с Ибрагима.
— Что тебе нужно? — спрашивает он по-адыгейски.
— Э, Махмуд, — улыбается Ибрагим, — давай говорить по-русски, а то товарищи могут подумать, что у нас какие-то секреты. Я пришел тебя проведать, мы ведь давно не виделись. С тех пор как в плен сдались.