Заходят и другие. Прислушавшись к разговору, вставляют свое слово. Постепенно начинается спор. В основном он вертится вокруг вопроса, кого учить — одних мальчиков или девочек тоже.
— Зачем девочкам грамота? — доказывает Индар. — Они и без того отлично сготовят лищипс.
С ним согласны многие — женщина есть женщина, она должна знать свое место.
— Выходит, — горячится Ильяс, — если у меня одни дочки, в семье грамотного человека не будет?
— Посоветуй Дарихан рожать сыновей, — шутит кто- то. — Мы не виноваты, что ты плохо старался.
— У кого нет сыновей, тот пусть учит дочь, — предлагает Гучипс. Ему важно, чтобы за школу были все, тогда ее, может быть, откроют.
Большинство согласно с Гучипсом.
— Ну что ж, — заключает Умар, — давайте соберем сход и поговорим о школе, ведь это дело не простое, потребуются деньги.
Умар и Ильяс направляются в дом Едыгова, осматривают готовые к бою пулеметы, винтовки, проходят в комнату Марата. Здесь Умар сообщает им то, что узнал от соседа.
— Хитро придумали, — удрученно констатирует Мурат. — Вроде банды нет, а она есть, только довольствуется за наш счет.
— Ничего страшного, — вмешивается Ильяс. — Это к лучшему.
Мурат бросает на него недоуменный взгляд.
— Нам такая позиция на руку, — убежденно доказывает Ильяс. — Подумайте: в банде сейчас человек сто— полтораста, из них из аулов — человек пятьдесят, остальные— из станиц. Явятся, и что? Будут сидеть, как зайцы. И пусть сидят. А к весне, может, и одумаются. И куда пойдут, если мы банду зимой уничтожим? Вспомним, кто сейчас у Алхаса из наших? Сафербий — раз, Айса — два. Да еще, говорят, корнет Едыгов из тюрьмы убежал. Вот и все.
— Ну что ж… — повеселел Умар. — С ними справимся.
Ждать гостей пришлось недолго. На следующее же утро в Совет явились Сафербий и Айса — оба с винтовками. Умар поздравил их с удачным побегом, отпустил домой. Днем нашел время проведать каждого, постарался вызвать на откровенный разговор. Сафербий, поколебавшись, сообщил, что явился с заданием ждать весны. Айса на все корки стал крыть Алхаса, Ерофея, грозился изрубить их на мелкие части, просился в отряд. О Шеротлукове — ни слова. Во время разговора преданно смотрел в глаза, лицо его выражало крайнее огорчение — уж так жалеет, что попал в банду, так жалеет…
Умар с трудом сдержался, чтобы не бросить ему в глаза: двуличная собака, только и ждешь, чтобы я повернулся спиной. Вышел с твердым намерением арестовать его. Ильясу и Мурату едва удалось отговорить его от этого рискованного шага.
— Ладно, — не без колебаний согласился он. — Надо выполнять обещание. Посмотрим, что он станет делать.
Умар торопится со сходом. Кроме вопроса о школе хочет поговорить и о дровах. Сейчас что получается? Отправится человек в лес, его перехватит Ерофей: «Вези овечку, вернем лошадей. И молчи, а то в следующий раз кишки вон». Кое-кому удается избежать встречи с бандитами, но многие уже лишились части своего добра. Добро — черт с ним, но ведь они таким образом невольно банду подкармливают. И он задумал отправиться в лес по дрова всем аулом с оружием в руках. Люди будут обеспечены топливом до самой весны, а Алхас пусть сам себе корм добывает.
Сход продолжался недолго. Мысль выехать в лес организованно пришлась по душе всем: то-то взвоет Алхас, когда увидит, что его одурачили. О школе тоже много не говорили. Все понимали: нужна. И вдруг выяснилось, что мулла отказывается учить детей письму, он берется лишь вбивать в их головы священные тексты корана. Решили дом Салеха подготовить к занятиям, а Умару поручили достать в городе учителя — аул согласен содержать его с семьей.
После собрания распределили обязанности: кто валит деревья, кто трелюет комли до дороги, кто разделывает их там и доставляет в аул. На рассвете к лесу двинулись десятки подвод. У дороги обоз приостановился — бойцы занимали удобные позиции. По свистку Мурата подошли остальные. Завизжали пилы, застучали топоры.
Из леса донеслись звуки выстрелов. В ответ затрещало несколько пулеметов. И все. Успокоился Алхас.
Работа шла дружно. В полдень уселись перекусить: что у кого было, разложили на бревнах — угощайся, народ.
— Сволочи! — вдруг донеслось из леса. — Всех перестреляем.
Орал какой-то отчаянный алхасовец, очевидно часовой. Хорошо! Испугался!
— Эй, Ильяс! — надрывается все тот же сиплый голос. — Мы для тебя хороший сучок приготовили, он по тебе плачет.
— Смотри, как бы вы там вместе с ним не заплакали! — откликается Ильяс и посылает на голос короткую очередь.
Лесной оратор смолкает.
Визжат пилы, стучат топоры. Идет лес. Тепло будет зимой. И весело: школа готова к приему учеников. Вот только нет учителя. За ним отправляется в город Умар.
Выезжают на рассвете — Умар, несколько бойцов, двое пулеметчиков с тачанкой, а на подводе — тяжело больной Меджид-костоправ. Старик дольше других оставался в поле, пахал чужую землю. Не раз являлись к нему алхасовцы. Угрожали, совали под нос кулаки, а тронуть не рискнули, очень уж известным человеком был аульский лекарь. Меджид продолжал пахать чужую землю, пока не слег. Узнав, что Умар отправляется в город, попросился в больницу. Его уложили в повозку, набитую сеном, укрыли буркой. Всю дорогу Меджид молчал: видно, состояние его ухудшилось. В больнице шепнул Умару:
— Встретимся теперь уже в гостях у аллаха…
Сейчас ночь. Умар сидит у Максима. Пьют чай, обсуждают местные новости. Учителя Максим обещал найти, жаль, в отъезде Рамазан, у него на примете несколько кандидатов. Он благодарит за важные сведения — ведь кое-кто кричит, что борьба окончена, что можно распускать самооборону. С чьего голоса они орут?
Уложив гостя, Максим уходит. Надо сообщить новости начальству, заглянуть к Махмуду. Кто знает, когда бандиты решат осуществить свою угрозу. А утром Максим и Умар выходят вместе — направляются в горскую секцию. На повороте на них чуть было не налетает какой-то военный. Наклоняется к уху Максима, но не шепчет, а кричит:
— Ты, наверное, еще не знаешь? Только что прибыла телеграмма: Блюхер форсировал Перекоп! Врангель бежит! Падение Крыма — дело считанных дней.
Хорошо! И бандиты задумаются! А кое-кто озвереет окончательно. Ведь есть такие, которые никогда не примирятся с Советской властью. Алхас, Ерофей, Едыгов — такие не сдадутся.
В горской секции пусто, все в разъезде. За столом — незнакомый Максиму паренек — худенький, с бритой головой, очевидно, тоже из армии.
— Я здесь человек новый… Хорошо бы подождать Рамазана. Впрочем, я знаю одного старичка учителя, когда-то в нашем ауле жил, по-черкесски говорит.
— А нельзя ли его адрес узнать?
— Пожалуйста, запиши: Ценский Фабиан Станиславович. — Он назвал окраинную улицу и номер дома.
К учителю отправляются немедленно. Это высокий, костлявый старик с седенькой бородкой и тусклым взглядом. Жена помоложе, но и ей за пятьдесят. Морщины словно сжимают ее лицо.
— Садитесь, — сухо предлагает старик. — К сожалению, нечем угостить.
— Мы к вам, Фабиан Станиславович, с деловым предложением. — Максим коротко объясняет суть дела.
— Ядвига?! — Учитель глядит на жену.
— А как там с питанием? — сразу же осведомляется она. Видно, что старики давно живут впроголодь.
— Хорошо будет с питанием, товарищи.
— Нам положено два пайка, — забеспокоилась женщина. — Я тоже учительница. Я, знаете ли, и рисую…
— Ядя!.. — Разговор о пайках шокирует его. — Разве в этом дело? — Он произносит несколько черкесских фраз, лицо Умара расплывается в улыбке.
— Такие люди нам как раз и нужны, в почете будете.
— Ну, Ядя? — У Фабиана Станиславовича, кажется, сомнений нет.
Уславливаются: через десять дней за ними пришлют подводу.
— Пришлю за ними Мурата с людьми, — решает Умар. — Да и спокойнее вроде стало, алхасовцы из лесу носа не кажут.
Накрапывает какой-то странный дождь — густой. Постепенно он превращается в студенистую кашицу.
— Снег! — радуется Максим. Он подставляет руку, на нее опускаются комочки, напоминающие сгустки крахмала. Крепчает ветер, с каждой минутой становится холоднее, и вот уже мокрый снег становится настоящим снегом, тротуар покрывается белым кафелем.