— И чего старый бес шныряет между белыми и красными, — раздраженно заметил Рамазан. — Пора бы и угомониться.
— Такие не угомонятся, — возразил Максим. — Ты должен знать: Адиль-Гирей — опытный, ценный сотрудник разведки; он, по-видимому, везет задания резидентам и агентуре в связи с резким изменением обстановки.
— Спасибо, товарищи, — подытожил Рамазан. — Картина ясна, выводы сделаю. А пока прошу сегодня вечером ко мне на шашлык: сдан в типографию первый адыгейский букварь. Я рад, что к его созданию в какой-то степени причастна и Мерем. А баранина — от того самого человека, в доме которого я беседовал с Улагаем.
Оба обещали заглянуть вечерком.
В секции, как обычно, никого, кроме новичка, нет. Рамазан приглашает и его на шашлычок по случаю рождения адыгейской письменности, раскрывает папку с письмами, инструкциями, распоряжениями. Но мысли его — там, в типографии, где идет набор букваря. Сколько раз, столкнувшись с очередной трудностью, Мерем готова была бросить начатое дело. Без нажима, убедительно втолковывал Мерем Рамазан, что ей по плечу и более сложные задачи. Постоянная поддержка мужа придавала сил.
Надвигаются сумерки. По дороге домой Рамазан непроизвольно улыбается. Много ли человеку надо — увидел радость в глазах любимой, и мир милее стал. Но, войдя в дом, не узнает жены. Мерем словно подменили. Она встречает его настороженным взглядом. Рамазан приходит к выводу: Адиль-Гирей в их доме, уже беседовал с дочерью. Быть может, даже попросил Мерем предварительно поговорить с мужем. Бедняжка, ей не позавидуешь.
— Как ужин? — Рамазан делает вид, будто не замечает перемены в настроении Мерем, но выдает срывающийся на хрип голос. Натянутые нервы Мерем быстро улавливают это.
— Ты уже знаешь? — подбегает к нему Мерем. — Откуда?
— Прочитал в твоих глазах, дорогая.
— Он сегодня же уйдет. Он ничего плохого не делает, просто выжидает. Очевидно, завтра утром пойдет сдаваться властям.
— Ты ничего не знаешь, Мерем, — старается не сорваться Рамазан. — Он обманывает тебя, прячется за твоей спиной. Это недостойно мужчины. Это лютый враг, Мерем.
— А ты? Что ты знаешь? Ты должен верить ему, как мне.
— Мерем, неужели ты все забыла?
— Я ничего не забыла, все помню. Но это мой отец, он дал мне жизнь, он любит меня, ради меня пришел сюда. Ты должен понять: перед сдачей он хочет пробыть хотя бы один день с нами.
Рамазан подходит к шинели, достает из кармана наган, проверяет барабан.
— Что ты собираешься делать? — ужасается Мерем. — Опомнись!
— То, что нужно. — Голос Рамазана сух и холоден. — Выйди-ка на улицу, Мерем, прогуляйся, поостынь…
Внутренняя дверь тихо открывается — и в дверях возникает статная фигура в защитном костюме и сапогах. Адиль-Гирей почти не изменился с тех пор, как Рамазан видел его в последний раз. Горделивая осанка, самоуверенный взгляд. Он чем-то напоминает Улагая. Внешне они очень разные, сближает их манера держаться в обществе, презрение к окружающим.
— Приходится иногда нарушать обычаи, — произносит Адиль-Гирей. — Здравствуй, зятек. Ты, Мерем, оставь нас, он прав, так мы скорее поладим. — Говоря это, он напряженно следит за Рамазаном.
— У тебя дело к Рамазану? — Глаза Мерем расширяются от ужаса. — Я не уйду, я не оставлю вас… Какие еще секреты? Отец, чего ждать, сдавайся сейчас, кончай с враждой. Я провожу тебя.
— Несмотря на различие во взглядах, мы все же родственники, — словно не расслышав Мерем, произносит Адиль-Гирей. — И довольно близкие: нас связывает дорогое нам обоим существо. И ей мы оба одинаково дороги. Рамазан, дай мне возможность сейчас уйти, и наши дороги никогда больше не пересекутся.
Рамазан понимает: пришло время действовать. Сейчас, именно сейчас нужно отвести его в ЧК. А Мерем? Впрочем, это уже неважно.
Раздумья Рамазана Адиль-Гирей истолковывает в свою пользу: он полагает, что зять колеблется. Князь делает шаг вперед.
— Я тебе, Рамазан, всегда доверял, — вкрадчиво замечает он. — И сейчас вышел без оружия — на, бери, веди в ЧК! Но ведь нам делить нечего, все мы — адыги. Кто знает, как повернется жизнь? Быть может, мы еще рядом послужим своему народу. Дай мне возможность уйти, и даю слово, что явлюсь утром с повинной.
— Папа, зачем тянуть? — вырывается у Мерем. — Лучше всего сделать это сейчас. Большевики отпускают всех, кто явился добровольно, ты еще сегодня успеешь вернуться домой.
Адиль-Гирей бросает на дочь взгляд, исполненный ненависти.
— Молчи, дура! Я лучше знаю, когда мне что делать…
— Он прав, Мерем, — облегченно произносит Рамазан. Позиция жены облегчила его задачу. — Ему виднее…
— Я могу считать себя свободным? — оживился князь.
— Вы меня не так поняли, — уточнил Рамазан. — Вы лучше знаете, что вам делать, а я лучше знаю, что мне делать. Сейчас отправимся в ЧК. Действительно, зачем откладывать на завтра?
Адиль-Гирей криво усмехнулся и двинулся было к двери.
— Стой! — выдохнул Рамазан. — Стой! Стрелять буду!
Этот крик прозвучал в уютной комнатке настолько нелепо, что Мерем показалось, будто Рамазан шутит.
— Брось ты! — пророкотал Адиль-Гирей. — Я твой тесть!
— Руки вверх! — снова выкрикнул Рамазан. — Быстрее…
Глядя на направленный на него наган, Адиль-Гирей начал медленно поднимать руки. Они повисли рядом с его папахой.
— Рамазан! — Мерем бросилась к мужу. — Не губи наше счастье.
— Эх, Мерем… — Рамазан бросил укоризненный взгляд на жену. Вдруг рука Адиль-Гирея дотронулась до папахи, что-то блеснуло.
— Стой! — успел крикнуть Рамазан. — Стой! Получай же…
От выстрела качнулась лампочка. Адиль-Гирей выронил револьвер и, ухватившись за косяк двери, стал медленно оседать на пол. К нему одновременно подбежали Рамазан и Мерем. Рамазан поднял браунинг Адиль-Гирея и спрятал его в карман.
— Рана не опасная, — сказал он, взглянув на тестя.
В комнату вбежала княгиня — красивая женщина с матовым полным лицом, с большими перепуганными глазами. Мгновенно оценив обстановку, потянула мужа в свою комнату.
— Не нужно, — отстранил ее Рамазан. — Адиль-Гирей арестован.
Эти слова вывели из оцепенения Мерем. С ненавистью взглянув на Рамазана, она выбежала вон.
Рамазан расстегнул гимнастерку Адиль-Гирея — из небольшой раны на правом плече обильно шла кровь.
— Принесите белую тряпку, — приказал он теще. — Или бинт…
Хлопнула входная дверь: явился первый гость.
— А ну-ка, пусти меня, — раздался голос Исхака. — Я ведь когда-то в фельдшерской школе учился. — Разорвав принесенную княгиней простыню, сделал перевязку.
В это время на пороге появились Максим и Геннадий.
— Знакомьтесь, — проговорил Рамазан, стараясь казаться спокойным. — Адиль-Гирей, собственной персоной.
— Дойдет или пойти за экипажем? — осведомился Геннадий.
— Дойду, — послышался голос Адиль-Гирея.
— Вот что, — засуетился Рамазан. — Шашлыку-то зачем пропадать… Я сейчас узнаю…
Товарищи не. успели и рта. раскрыть, как он исчез за дверью. В передней Мерем не было. Наугад толкнул одну из дверей и очутился в комнате княгини. Мерем стояла у стены, словно ожидая его.
— Мерем, пойми, я иначе не мог, — тихо проговорил он. — Не мог, понимаешь… Твой отец — один из главарей белого подполья, иностранный агент…
— Уйди! — крикнула Мерем. — Уйди! Я тебя ненавижу!
Рамазан вышел, огляделся, словно вспоминая, что ему здесь нужно, но, ничего не вспомнив, вернулся в свою комнату.
Княгиня попыталась было помочь мужу подняться, но Адиль-Гирей раздраженно крикнул:
— Не до тебя!..
— Что делать с твоим?.. — начала она, но закончить вопрос ей не удалось — князь уставился на нее таким свирепым взглядом, что она тут же умолкла.
— Пойду за понятыми, — нарушил молчание Геннадий. — Перед арестом полагается произвести обыск.
— И я пошел, — произнес Рамазан, направляясь к выходу. Голос его прозвучал вяло, равнодушно, и товарищи поняли: этот роковой выстрел вызвал крупную перемену в его личной жизни.