Как я оказался в бельгийской разведке? Мне нередко задают этот вопрос. И каждый раз отвечаю на него предельно кратко: случайно. Действительно случайно. Меня, честно говоря, никогда не волновали ни легкомысленные авантюры танцующей шпионки Маргарет Целле, больше известной под именем Мата Хари, но одинаково непрофессиональной как в индийских танцах, так и в европейском шпионаже, ни сомнительная слава английского археолога и разведчика сэра Томаса Эдварда Лоуренса, чей столь высоко ценившийся в Интеллидженс Сервис профессионализм в обеих областях обернулся потоками крови и многими тысячами бессмысленно загубленных жизней для арабских племен… Короче говоря, я никогда, даже во сне, не видел и не представлял себя в роли разведчика, профессии, столь заманчиво звучащей для простого обывателя.
Впрочем, именно это обстоятельство, видимо, и сыграло решающую роль в выборе моей кандидатуры для работы в одном из отделов секретной службы Бельгии. Когда я стал «своим» в бельгийской разведке, один из сотрудников отдела, занимающегося подбором кадров, раскрыл мне за рюмкой аперитива секрет моей столь легкой проходимости в «святая святых». «Мон шер, — сказал, он, — наши шефы всегда придерживались железного правила не принимать на работу тех, кто или очень хотел, или, наоборот, очень не хотел переквалифицироваться в кадровых разведчиков и осесть в нашей конторе. Ты оказался золотой серединой, которая устроила всех: не очень рвался к нам и не очень сопротивлялся, когда позвали. И потому ты здесь».
Что ж, может быть, оно и так. Но вернемся к делу. Итак, после приезда из Англии, где я служил в королевских военно–воздушных силах, меня назначили в одно из подразделений министерства национальной обороны, занимавшееся вопросами подготовки военных летчиков, которых Бельгия, в соответствии со своими обязательствами перед НАТО, должна была поставлять для военно–воздушных сил Атлантического союза. Американцы держали под контролем нашу службу. Мне довольно часто приходилось сталкиваться с заокеанскими инспекторами, чувствующими себя хозяевами положения. Я, как правило, докладывал им сводки о ходе подготовки пилотов, которым предстояло затем отправиться в США на стажировку. Особенно досаждал нам один американский полковник из МААГ (консультативная группа по вопросам военной помощи), который наведывался к нам чаще других. Его терпеть не мог мой шеф. Едва завидев из окна вылезающую из автомашины нескладную фигуру полковника в ковбойской шляпе с широкими полями и с неизменной сигарой во рту, он бросал мне на ходу: «Беседуй с ним сам, меня нет» — и надолго исчезал из кабинета.
Прошло уже много лет, а я до сих пор помню презрительную ухмылку, изжеванную сигару в углу рта и до удивительности противный голос американского полковника, как будто бы наша последняя встреча состоялась вчера.
— Молодой человек, мне нужен ваш шеф.
— Одну минуточку, посмотрю, на месте ли господин полковник.
Я уходил из приемной, топтался около двери пустого кабинета моего начальника, громко стучал в дверь и через несколько минут возвращался назад.
— Простите, но полковник вышел.
— Куда?
— Не могу знать.
— Это черт знает что. Вы работаете или…
— Мы не были предупреждены о вашем визите.
— Я не обязан вас предупреждать. Надо сидеть на месте и заниматься делом!
Американец усаживался в кресло и клал ноги на мой стол. Говорят, что в капле воды можно увидеть море. Может быть. Но я твердо убежден, что нельзя по одному человеку судить о народе. Существует мнение, что все американцы кладут ноги на стол. Видимо, это не так. Ну, а если и кладут, то, наверное, не в присутствии незнакомых людей и не в официальной обстановке. Ноги американского полковника на столе действовали на меня, как красная тряпка на быка. Приходилось всеми силами сдерживать неодолимое желание сказать все, что я о нем думаю. Но нужно было соблюдать субординацию.