В секретной части архива Ленинградского обкома недавно автору удалось найти донесение ОГПУ по поводу ареста в 1930 г. председателя кооперативного издательства «Время» И. В. Вольфсона. Оно позволяет сейчас выяснить авторство анонимного, по причинам вполне понятным, протеста против цензурного террора, доставленного по конспиративным каналам за границу и напечатанного в эмигрантских газетах в 1927 г. Вот начало этого документа:
«Меморандум на гр-на Вольфсона И. В. В 1927 г. в заграничной прессе («Руль» и др.) было опубликовано «Обращение к писателям мира». Содержание этого «Обращения» касалось цензурных строгостей в СССР, отсутствия свободы печати, зажима издательского дела и т. д. Заканчивалось это «Обращение» призывом к писателям мира — поднять волну протеста и тем самым сделать нажим на СССР с целью смягчения нашей политики в области литературного и издательского дела. Следствием установлено, что одним из инициаторов по Организации этого дела с «Обращением» является Вольфсон И. В. Он же, в числе других, и подписал «Обращение». Кроме того, при посредстве Вольфсона, инициаторы «Обращения» привлекли к подписи «Обращения» и академические круги, в частности, С. Ф. Платонова (вскоре арестованного по «академическому делу». — А. Б.). С этой целью в издательстве «Время» происходили совещания и свидания инициаторов «Обращения» с Платоновым, опять-таки при участии Вольфсона. Следствием по делу контрреволюционной организации «Всенародная борьба за Возрождение Свободной России» установлено, что членом этой организации являлся и В. И. Вольфсон, по многим вопросам разделявший взгляды Платонова (VII — ф. 24, оп. 1–6, д. 167, л. 2).
Вместо эпилога
Подлинный эпилог трагедии наступит еще не скоро: спустя 60 лет, когда выйдет «Закон о печати», ликвидировавший Главлит и систему всеобщего контроля за лечатным словом; впрочем, учитывая дурную бесконечность нашей истории, не исключено, что мы будем свидетелями реанимации этого учреждения со всеми вытекающими последствиями. Закончились, как уже говорилось во введении, лишь первые два акта трагедии: октябрь 1917 г. — июнь 1922, июнь 1922–1929 гг. Последний год — «год великого перешиба» — означал, что какие бы то ни было игры с интеллигенцией закончились… К этому году идеологический аппарат и верный страж его, Главлит, уже полностью перестают интересоваться выявлением нюансов и оттенков, и степенью лояльности и преданности режиму. Гибнут все — и те, кто хоть как-то пытался сохранить независимость (например, так называемые «писатели-попутчики»), и их гонители, претендовавшие на монопольное владение литературой и на предельную чистоту классового сознания (рапповцы и другие).
Крайне показательно, что именно в 1922 г., в первый год Нэпа, были организованы органы Главлита и начала создаваться система небывало жестокой цензурной регламентации. Власть, пойдя на вынужденные временные уступки в экономике, ни в коем случае не намеревалась отказаться от идеологической монополии. Как показывают приведенные выше секретные документы Главлита и других контролирующих организаций, за кулисами «Министерства правды» шла циничная и хорошо продуманная и заранее рассчитанная игра, главной целью которой было подавление любого инакомыслия и создание в результате «отрицательной» селекции будущего монолитного общества. Обнаруженные в архивах и приведенные выше многочисленные документы Главлита и других организаций позволяют сейчас существенным образом скорректировать традиционно сложившуюся и бытующую еще в определенных кругах историков точку зрения на Нэп, как эпоху относительно либерального отношения властей к проявлениям интеллектуальной и духовной жизни, прежде всего — в печатном слове. Конечно, эти годы отличаются от 30—40-х, когда свинцовая плита террора окончательно придавила и уничтожила хоть сколько-нибудь независимую, незапрограммированную мысль. Однако степень «вегетарианства» режима все же порой значительно преувеличивается, создается своего рода миф о высокопоставленных партийных «меценатах», покровительствовавших некоторым писателям. Все дело в точке отсчета… Разумеется, постоянные придирки, мелочная опека, запрещение время от времени отдельных книг и т. д. предпочтительней откровенного и ничем не прикрытого террора, влекущего за собой «сдачу и гибель», говоря словами Аркадия Белинкова, «советского интеллигента». Но режим в 20-е годы исподволь, но неуклонно приучал и приручал писателей, делая их послушным своим орудием.