Тем не менее, в первые годы нэпа, особенно в среде зарубежных и отчасти советских сменовеховцев, вовсе не редкой была эйфория по поводу «идеологического отступления большевиков». Им казалось, что начинается новая эра. Наиболее отчетливо эта идея высказана была тогда лидером зарубежного сменовеховского движения профессором Н. В. Устряловым в статье «Обмирщение»: ему позволено было даже в связи с этим опубликовать ее на страницах уже упоминавшегося журнала И. Лежнева «Россия» (1923, № 9, с. 15). Вот что он писал тогда:
«На наших глазах происходит решительное и неудержимое обмирщение экстремистских дерзаний коммунистической церкви… Глубоко идеалистична сама формула Зиновьева — «политическое наступление при экономическом отступлении». Решительно приходится констатировать, что коммунисты умеют исправлять свои увлечения не только в области тактики, но и в плоскости идеологии». Заканчивает он свою статью на такой Патетической ноте: «Неудержимо развивающийся процесс обмирщения коммунистического экстремизма есть истинно-действенная и глубоко плодотворная самокритика русской революции. Она неизбежно приведет и уже приводит к подлинному русскому Ренессансу (подчеркнуто нами. — А. Б.)».
Что ж, читателю самому, в свете дальнейшего развития событий, предстоит оценить прозорливость Устрялова…
Солидарны в какой-то мере с ним были и некоторе представители русской интеллигенции, решившие остаться на родине и разделить общую судьбу. У них также возникли иллюзии по поводу введения нэпа иг забрезжившим, как им казалось, смягчением режима. Они полагали, что начатки экономической свободы неизбежно повлекут за собой и большую свободу в творчестве, науке, культуре и, следовательно, в печати. Один из таких оптимистов — автор редакционной статьи «Старый год», опубликованной в петроградском журнале «Летопись Дома литераторов» (скорее всего, А. Е. Кауфман, бессменный секретарь и «душа» этого журнала) — писал в начале 1922 г.: «Прошел год, и все встало на новые рельсы… Авторитетные заявления служат порукой, что поворот на новую дорогу задуман всерьез и надолго» (здесь цитируются слова Ленина). Единственным и очень робко высказанным пожеланием «Летописи Дома литераторов» было то, чтобы «Нэп» был дополнен и увенчан «Непом» — «независимостью печати». Однако эти «бессмысленные мечтания» были беспочвенны. Ирония исторической ситуации заключена была в том, что в то же самое время, когда появились эти пожелания, в начале 1922 г., Оргбюро ЦК ВКП(б) приняло такое постановление, зафиксированное в протоколе № 149 заседания 3 марта:
«Предложить Центральному Политотделу Госиздата РСФСР усилить контроль за работой местных управлений, а также разработать точные директивы для работников политотделов местных отделений ГИЗа и о принятых мерах сообщить в ЦК». Это же постановление пунктом 2 прихлопнуло и сам журнал, только что высказавший пожелания насчет «введения непа»: Издания «Вестник литературы» и «Летопись Дома литераторов» — закрыть. Предложить Политотделу ГИЗа указать своим местным отделениям на недопустимость разрешения выпуска журналов и прочих периодических изданий без санкции Центрального управления Политотдела» (I — ф. 31, оп. 3, д. 3, л. 6).
Ведущие агитработники панически боялись того, что новшества в экономической жизни могут повлечь за собой нежелательные последствия в идеологической сфере. Заведующий Агитпропом ЦК, будущий нарком просвещения (после отставки Луначарского в 1929 г.) А. С. Бубнов предостерегал от такой опасности в 1922 г. в — брошюре «Буржуазное реставраторство на втором году Нэпа» (Пг., 1922. С. 6), считая, что как можно скорее необходимо создать в обществе «весьма соответствующую нашим намерениям атмосферу, которая через тысячи каналов проникает дальше, в толщу населения». Помимо активных пропагандистских мер, с точки зрения ЦК, необходимо создать надежную преграду на пути распространения любых неортодоксальных мыслей и идей: не случайно именно в том же 1922 г. были закончены поиски оптимального решения проблемы и создан универсальный орган тотального подавления печати — совпадение, вряд ли нуждающееся в особых комментариях.
Книга наша была посвящена истории советской цензуры за первые 12 лет ее существования, и автор вполне отдает себе отчет в том, что «Министерство правды» далеко не исчерпывается собственно главлитовскими инстанциями, непосредственно ведавшими надзором за печатью и литературой. Главлит — только один из «департаментов», если продолжить эту аналогию, огромнейшего и очень разветвленного «министерства».