Очевидно, ответом на эту просьбу официозной петроградской газеты стало постановление Совета Комиссаров Союза Коммун Северной Области. По стилю оно удивительно напоминает аналогичные указы, принятые пресловутым ГКЧП в августе 1991 г.: «Ввиду недостатка ролевой бумаги Президиум С.К.С.О. постановил прекратить издание газет. В Петрограде имеют право выхода только следующие газеты: «Северная Коммуна», «Красная газета», «Деревенская Коммуна». Все остальные газеты временно приостанавливаются» («Сев. Коммуна», 1918. 1 декабря).
Власти бдительно следили не только за содержанием газет и других изданий, но и за самой орфографией. Употребление старой, отмененной в 1917 г. орфографии, считалось верным и неопровержимым признаком неприятия новой власти и «классового противостояния»:
«От Комиссариата печати, агитации и пропаганды.
Настоящим напоминаем всем типографиям, что с 1 сентября с. г. введена новая орфография решительно для всех печатных произведений — как для периодических, так и непериодических. Кроме того, объявляется, что из всех типографских касс должен быть изъят шрифт, не пригодный для новой орфографии. Комиссар печати С.К.С.О. М. Лисовский» («Сев. коммуна». 1918. 20 окт.).
Как тут не вспомнить одно из сбывшихся пророчеств Ф. М. Достоевского: «Все начнется с отмены буквы ять».
Формально не вводя предварительную цензуру, власти, тем не менее, пытались обходными путями использовать этот самый эффективный инструмент подавления мысли. Тем же петроградским комиссаром по печати подписано, например, такое постановление:
«Ввиду переживаемого острого бумажного кризиса, является необходимость ограничить печатание книг, брошюр, и плакатов, не вызываемых потребностью настоящего момента. Выпуск в свет новых изданий по опубликовании настоящего постановления допускается только с особого на каждый раз разрешения Отдела печати Петроградского Совета» (Пг. известия. 1919. 11 окт.).
Хотя главный удар был нанесен, как мы видели, по журналистике, ежедневным, преимущественно, газетам, но уже с начала 1918 г. репрессивный аппарат подбирается постепенно к издательскому делу, несмотря на весьма скромный характер его в эти годы. Местные Советы проявляют «инициативу», стремясь подчинить своему контролю каждую издаваемую книгу. Не рискуя пока требовать на предварительный просмотр каждую рукопись, они, тем не менее, вводят нечто небывалое в России, а именно своего рода лицензии на право издания книги. Прикрывалось это, как видно из процитированного выше распоряжения, таким благовидным предлогом, как нехватка бумаги, полиграфических возможностей и т. п. В дальнейшем, даже в годы относительного благополучия на этом «фронте», этот довод, лишенный, на первый взгляд, идеологической и политической окраски, применялся постоянно. На самом деле, это была скрытая цензура.
Еще в январе 1918 г. тот же Отдел печати Петросовета обязал всех издателей «одновременно с выпуском печатного произведения из типографии в продажу присылать это произведение с посыльным по пять экземпляров»13. Еще решительней поступил аналогичный московский отдел, который попытался ввести самую тривиальную превентивную цензуру всех московских изданий. Четвертый пункт постановления от 3 мая 1919 г. преписывал всем издательствам, под страхом строжайшей ответственности, предварительно, до сдачи книги в набор, присылать рукописи в Отдел печати: «Никакое издательство не вправе сдавать в набор книг без разрешения Отдела печати. Равным образом типографии не вправе принимать без такого разрешения каких бы то ни было книг в набор»14.
Однако этот пункт продержался всего две недели и на практике, скорее всего, не применялся. Совнарком в специальном постановлении 17 мая нашел, что Отдел печати явно превышает свои полномочия, покушаясь на контроль за деятельностью партийных и советских центральных издательств, наркоматов и т. д., и отменил его. Такая самостоятельность местных советских органов весьма симптоматична: им явно не хватало универсального тотального средства подавления — предварительной цензуры, но время для нее еще не настало.
Несмотря на реквизицию типографий, книжных складов, запасов бумаги и т. д., частные и кооперативные издательства в первые годы не были запрещены. В Петрограде и Москве работали издательства Сабашниковых, «Начатки знаний», «Колос», «Огни» и др. Специально для издания произведений А. А. Блока создано было в Петрограде издательство «Алконост» С. М. Алянского. Книг выпустили они сравнительно немного, учитывая нарисованную выше ситуацию. Каждая книга пробивалась с огромнейшим трудом. Уже упоминавшийся выше «комиссар по печати» Петрограда Лисовский запретил весной 1919 г. издательству «Алконост» напечатать шесть книг, в том числе произведения Андрея Белого, Вяч. Иванова, Алексея Ремизова. А. М. Горькому, который в эти годы еще не боялся бороться за честь, достоинство и самое жизнь русских писателей и ученых, пришлось прочитать комиссару специальную популярную лекцию о значении книги. «Товарищ Лисовский! — пишет он ему 9 июля. — …Вы запретили издательству «Алконост» печатать книги (далее идет их перечисление. — А. Б.)…Все они имеют серьезное значение, как попытка группы литераторов разобраться в ее отношении к действительности…Я бы убедительно просил Вас разрешить эти книги к печати. Книг так мало. Агитационная литература не может исчерпать всех потребностей духа. Книга — орудие культуры, одно из чудес ее. Она особенно ценна теперь, когда люди так быстро превращаются в дикарей…»15. Горький грозился пожаловаться на самоуправства комиссара печати в Совнарком, но, видимо, безуспешно: большая часть книг «Алконоста» так и не вышла в свет. В отместку Лисовский запретил сборник статей «Искусство и народ» под редакцией Конс;г. Эрберга, половина которого уже была набрана в 1918 г. по старой орфографии, потребовав новой. «Никакие увещевания и даже вмешательство А. В. Луначарского, — пишет Ф. И. Седенко (П. Витязев), — не могли убедить Лисовского отказаться от столь дикого распоряжения… набор пришлось разобрать»16. Число таких примеров можно умножить: формальное отсутствие механизма предварительной цензуры, установленного в законодательном порядке, не мешало властям применять эффективные меры, как политического, так и экономического характера, для подавления независимого книгоиздательского дела. Не мешала этому и 14 статья первой Конституции РСФСР, принятой 10 июля 1918 г., которая предусматривала «свободное распространение» всех без исключения произведений печати, с весьма существенной, правда, оговоркой, что таковое право предоставляется «в целях обеспечения за трудящимися свободы выражения своих мнений» и в этих целях «уничтожается зависимость печати от капитала». Такая оговорка, впрочем, была снята в так называемой «сталинской Конституции» 1936 г., что, как известно, нисколько не повлияло тогда на суть небывалой по жестокости цензурной практики.